Третье явление конвойного. «Господин Куйбышев, вас господин начальник просит не для занятий немедленно прийти».
Чаепитие окончательно испорчено. Валериан Владимирович направляется в караульное помещение. Длинный стол. Во главе конвойный начальник. Солдаты расселись вокруг. Начальник держит какую-то бумагу, как будто извещение о войне. Почти просительно: «Прочтите и разъясните».
К_у_й_б_ы_ш_е_в: «Я беру эту бумагу в руки и начинаю читать. Вдруг вижу: «Временное правительство», «министр юстиции Керенский», «амнистия политическим…»
Я бросаю бумагу и хочу бежать, чтобы сообщить товарищам, но меня сзади схватывают за руки и кричат; «Объясни!»
Я говорю:
— Что же объяснять? Произошла революция, мы свободны, мы амнистированы. Все политические амнистированы. Чего же еще объяснять?
— Нет, ты прочитай и объясни, без этого мы тебя не выпустим отсюда.
Мне самому было интересно прочесть всю листовку. Я прочел ее им и говорю:
— Вот видите, мы свободны.
Начальник конвоя… мне говорит: «Ну хорошо, ты иди, только никому ничего…»
Я рассмеялся… Бегу к себе. Ребята по-прежнему спокойно сидят и пьют чай. Я кричу им:
— Товарищи, революция!
Они на меня посмотрели, а потом раздался общий смех.
— Вот здорово ты утки пускаешь!
— Да, товарищи, революция!
Снова взрыв хохота:
— Ну как ты правдоподобно врешь!
Наконец я со слезами в голосе кричу:
— Товарищи, революция произошла!
И вдруг все поверили. Это был неповторимый момент. Все встали и торжественно запели «Марсельезу», а потом Бубнов произнес речь. Он говорил всего три минуты, но эта речь, страшно горячая, лилась от сердца, от души…
Во время нашего пения вошли конвойные солдаты. Обыкновенно петь запрещалось, но сейчас они не прерывали нас.
Мы начинаем обсуждать, как быть… Вызываем начальника конвоя… Он упирается. «Я не знаю, может быть, власть сменилась. Я буду всякой власти служить, но я присягал царю и, пока не буду окончательно убежден в том, что царь свергнут, не могу вас освободить, а если вы попытаетесь уйти, я приму меры вооруженного воздействия».
…Мы находимся в такой глухой деревушке, что до следующего села, где имеется телеграф, почта и волостной старшина, надо идти два дня, то есть пятьдесят верст. Как быть? Если мы попытаемся силой освободиться, то, может быть, половина из нас будет убита, а между тем через два дня и так мы будем свободны.
И вот, зная, что мы уже свободны, мы на следующее утро позволили заковать себя в кандалы и двинулись. Ночевка еще в одной этапке. Это уже не была веселая ночевка, у всех было плохое настроение.
Подходя к селению Казачинскому, версты за две до села мы увидели демонстрацию, идущую нам навстречу с красными флагами. Впереди идет Клавдия Николаева. В правой руке она держит красный флаг, а в левой — ребенка.