Из другого купе на Любу все время посматривал моряк. Решился подойти к ней:
— Простите, девушка. Разрешите представиться. Меня зовут Николай Мокротов. Я служу в Кронштадте. Мне кажется, я вас узнал — вы Люба Кулакова — чемпионка СССР по лыжам?
— Не ошиблись, — ответила Люба.
— Я тоже люблю лыжи, а вот служу на море. И знаете, не жалею. Сколько ни смотрю на море, наглядеться не могу. Оно такое неповторимое всегда. Не помню, какой поэт сказал: «Приедается все. Лишь тебе не дано примелькаться». А вы были на море?
— Да, в Ялту на сборы ездили.
— Простите меня, пожалуйста, вам, наверное, часто надоедают с такими просьбами. Я хочу вам написать письмо — дайте ваш адрес, пожалуйста.
— Если очень захотите, напишите. Адрес давать не буду. Сами найдете. Я не иголка.
— Обязательно напишу.
В Ленинграде в гостинице ребята завели разговор о девушках. Лыжник, который ехал вместе с Любой, спросил у Николая Антоневича:
— Ты не знаешь, есть у Любы Кулаковой любовь?
— Ты что, с ума сошел? Какая там любовь? Она сама как мальчишка.
— Сегодня к ней один краснофлотец подъезжал, адрес просил, а она не дала.
— Ишь ты, фитюлька какая, — с уважением протянул Антоневич.
— Но морячок сказал, что все равно разыщет ее.
Почему-то это сообщение не обрадовало Николая Антоневича. Любку он знал давно, уже года четыре; вместе объездили полстраны. На сборах, пожалуй, не было парня веселей и находчивей, чем Любка, а на соревнованиях все ждали от нее чуда — чем еще ошеломит Кулакова.
Захотелось сейчас же увидеть ее. Постучал в номер к девушкам. Но Любка уже убежала с каким-то ленинградским лыжником в кино.
Встретил ее только вечером. Идет в окружении ребят, хохочет, несет большую лошадь-качалку. Никому из ребят даже в голову не пришло помочь ей. Любка — свой парень, в помощи не нуждается.
— Привет, Люб! Ты кому это конягу тащишь?
— Галинке, племяннице, дочке Тониной.
— Себе купила что-нибудь на память о Ленинграде?
— А что мне надо? Только снег! Захвачу мешок.
Новый, 1941 год Люба встречала в подмосковном доме отдыха со своими друзьями по спорту.
На маскараде появилась старая барыня с буклями, в белой кофте, в длинной широкой юбке. Скользила по снегу такая страхолюдина, что в темноте ребята пугались. Потом бросила лыжи и такого трепака отплясывала — пол ходуном ходил. Никто в этой барыне не узнал Любашу.
А наутро Люба вышла к столу в новом платье. Все ахнули — такой милой и нарядной ее видели впервые. Ребята уступили ей место. Николай Антоневич загрустил.
— Люба, мне пришла повестка в армию. Писать будешь?
— Посмотрим, как служить будешь.