Вдруг – неужели иллюзия? Неужели далекое эхо отдалось в его ушах?.. Лорис услыхал звуки рожка, неясные, дрожащие, но проникающие насквозь, точно голос из могилы, взывающий о помощи.
Он выпрямился и освободился из объятий Регины. Он взглянул ей прямо в лицо, точно только теперь увидал ее в первый раз и вскричал:
– Регина! Регина! Слишком поздно! Вы меня погубили!
– Я? Да ты, очевидно, не узнаешь меня? Я тебя погубила? Мы отныне принадлежим друг другу.
Он разразился раздирающим душу смехом.
– Лорис, виконт де Лорис… твой… говоришь ты; это ты не узнаешь меня, маркиза де Люсьен, посмотри мне прямо в лицо, – разве ты не видишь у меня на челе печать подлости и измены?
– Жорж!
– Хорошенько взгляни на меня: до этой минуты ты никогда меня не видала; я был подле тебя, я высказывал тебе мои мысли, мои надежды, мои мечты, и ты так мало меня понимала, что думала, что тот, кто тебя любит, соткан из той ткани, из которой сделаны мерзавцы, убийцы, Лавердьеры!
– Жорж! Жорж, опомнитесь… Боже мой! Да он лишился рассудка!
– Лишился рассудка!.. Я был не в уме прежде, не теперь… прежде, когда я воображал, что существует что-то, что выше отечества. Император, король, якобинцы – это все неважно, это все слова, титулы дворянства или свободы. Деспотизм или республика – все слова! Регина, знаешь ли ты, что значит отечество?..
Она отступила на несколько шагов и с ужасом смотрела на него.
– Отечество, Регина, это клочок земли, на котором ты родилась, на котором ты выросла; это наши бретонские леса, над которыми носились наши сны детства; это Париж, в котором я тебя любил, это ветер, который веет, это голос, который говорит, это слова, которые мы произносим и в которых звучит французская прелесть… и ты допускаешь возможность того, чтобы чужеземцы потоптали цветы, посаженные нашими матерями, поля, засеянные нашими отцами, чтобы в эту обширную страну, так сказать, в наш родной дом, вторглись эти люди, эти враги, полные ненависти, зверства, презрения, и сказали бы: «Мы здесь хозяева». Но Дантон, которого вы считаете за развратника, Робеспьер, которого вы называете лицемером, не желали этого, а мы, честные люди, желаем этого!
– Жорж! Да ты не сознаешь, что говоришь. Эти ненавистные люди убили короля!
– Но если король допустил во Францию чужеземцев, поделом ему!
– Умоляю вас, замолчите.
Он схватил ее за руки и привлек к окну.
– Регина, прислушайтесь, там вдалеке дерутся, убивают французов, там падают наши братья, там они страдают. Это мы убиваем их, Регина, мы!
У Лориса была точно галлюцинация.
– Англичане и пруссаки бьют французов, а я тут! Я, виконт де Лорис, дамский угодник, кавалер из прихотей, сижу здесь, цел и невредим, потому что госпоже Регине де Люсьен угодно было сделать из меня сообщника Бурмона, последнего, низкого труса.