С 1 по 22 июня какой поворот оси в живущем мире!
От Шан-де-Мэ, где Франция избирает Наполеона, до Елисейских полей, где в маленькой комнате отдаленного дома побежденный Наполеон лихорадочно пишет свое отречение от власти, – какое громадное расстояние!
Сражение под Ватерлоо было потеряно 18 июня, через четыре дня все было кончено. Империя, так шумно приветствованная всего месяц назад, уходила так жалко, так втихомолку. Между прошлым и будущим целая стена из трупов, и любопытно, что те, кто не сражался, те, кто не видал собственными глазами ужасной действительности бедствия, являются самыми беспощадными судьями: Наполеон, который был все, вдруг делается ничто; они мстят ему за то, что еще раз поверили ему; его главное преступление не в том, что его победили, но в том, что на него рассчитывали, как на возможного победителя. Он должен платиться за их обманутые надежды.
Он, физически и нравственно уничтоженный, возмущается, выходит из себя, что ему не внимают более, как оракулу. Он, который не желал ничего, кроме благополучия Франции, – он не допускал, чтобы сомневались в его искренности. Он предлагал стать во главе армии как простой генерал.
Ему холодно ответили, что под формой генерала будет чувствоваться император. Между тем, вместо того чтобы открыть ворота Парижа неприятелю, разве не могли еще бороться?
Восемьдесят тысяч людей собралось вокруг столицы. Груши, мнимый изменник, спас свои 30 тысяч людей. Свежее войско и батальоны, доведенные до отчаяния поражением, могли образовать целую армию; с Наполеоном во главе, она могла бы натворить чудес, тем более что Блюхер, увлеченный своею страстью погони, отделенный несколькими этапами от Веллингтона, шел сам прямо в руки деятельному и опытному противнику.
Кто мог быть этим противником? Только Наполеон.
Но что значило его обещание отказаться от власти на другой же день после победы, даже если бы ее одержали?
Поставив вопрос, приходится на него отвечать.
Победитель при Ватерлоо, он не подписывает мира; победитель в окрестностях Парижа, по возвращении поселился бы в Тюильри. Это было очевидно.
Фуше, который был весьма предусмотрителен и вместе с тем полон эгоистического честолюбия, держал в своих руках все нити этих усложненных интриг. Он, как часовой, стоял перед троном Франции, готовый пропустить того, кто больше даст. Он был убежден, и не без основания, что Наполеон – несомненное препятствие для мира. Будучи, кроме того, с марта в изгнании из Европы и не искупив этого остракизма победой, он потерял свое место в совете королей. Кто же имел право говорить от имени Франции и требовать, чтобы его слушали? Наполеон II – герцог Рейхштадтский, который был только дитем – пленником, под опекой неуважаемой матери? Нет Наполеона, и он не существует.