Энергии Фультона хватало и на двоих. За короткие два месяца, к средине июня, он перестроил весь корпус, вычистил и поправил машину. В июле судно было на воде, а в августе уже могло подвергнуться самому строгому испытанию.
Паровое судно Фультона имело 32 метра в длину, при ширине в 2,5 метра. Корпус его был значительно прочнее, чем у затонувшего судна. Устройство парового котла было очень интересным: он имел кубическую форму, с внутренней топкой, над которой находилось несколько десятков железных трубок для увеличения поверхности нагрева воды. Это был первый котел трубчатой системы (если не считать более ранней попытки американца Рида в 1788 году). Он до сих пор хранится в одном из музеев Парижа и по имени своего изобретателя носит название котла Барлоу. Вряд ли это тот же Барлоу, друг и покровитель Фультона. Сомнительно, чтобы в год апогея революции (1793), увлеченный ее идеями, американский поэт занимался конструированием парового котла, ни раньше, ни позже не обнаружив своего изобретательского таланта.
Фультон и его друг решили не обращаться ни за какой поддержкой к правящим французским кругам. Фультон верил в жизнеспособность своего нового изобретения. Было решено, что пароход будет продемонстрирован перед всеми желающими. Чем больше народу увидит это средство передвижения недалекого будущего, тем охотнее общественное мнение Франции поддержит перед правительством дальнейшие шаги Фультона и Ливингстона. Это была смелая аппеляция к общественному мнению Парижа и здравому смыслу народа. Фультон отлично знал, что толпа не прощает ошибок. Малейшая неудача вызовет насмешки собравшихся зрителей, а французская пословица говорит, что «смех убивает». Зато в случае удачи за изобретателя будет голос всего Парижа, т. е. голос страны. Его расслышат даже министерские тупицы и ретрограды…
На испытание парохода, долгое время стоявшего на Сене против дворца, получили приглашение видные государственные деятели, ученые и военные. По просьбе Ливингстона Академия наук прислала особую комиссию, в составе которой встречаются имена Бугенвилля, Боссю, Карно, Прони и Перье. Приглашение академиков было тоже смелой ставкой, так как приговор такой авторитетной комиссии имел бы решающее значение для нового изобретения.
В комиссии был представлен цвет французской науки.
Первое место в ней принадлежит Лазарю Карно (1753–1823). Военный инженер по образованию, он еще перед революцией обратил на себя внимание работами по механике, воздухоплаванию и фортификации[11].
Другой член комиссии — академик