Крестьяне, которые не очень приветствовали новшества, в июне пришли к Саньке на поклон благодарностью и с подарками: первым мёдом в разных видах, ягодой и засоленной черемшой. Чему Санька очень был рад. Не находил он времени бегать в лес. Только-только успел он закончить третью «доменную» печь.
Пока выжгли нужный кирпич, с третьего раза получившийся. Пока прогрели и подключили механические меха от малых водяных колёс, что установили на небольших запрудах ручьев, впадавших в Москва-реку рядом с кузнями.
Только в начале июня Санька смог выбраться в лес.
Жарило так, что через полчаса Ракшай сбросил с себя всю одежду, оставив лишь тонкое льняное полотенце, взятое им для обтирания после ожидаемого купания по возвращении в Санькином пруду, как стали называть местные жители их рукотворный водоём.
Обернув его вокруг пояса два раза, Санька побежал сначала лёгким бегом, а потом со всей детско-юношеской прыти. Кем он был, Санька уже и сам порой путался. Общался с мужиками он на равных, но ведь был ещё совсем ребёнком. Матерок слышался и с той и с другой стороны, когда дело доходило до совместного труда. Александр всегда начинал дело первым: первым брался за инструмент, первым за камень, за бревно. Физически он мужал всё больше и больше. Ускоренный процесс роста костной и физической массы не прекращался и Санька даже опасался, остановится ли? Со спины он походил на богатыря-коротышку. Со стороны лица — на богатыря-малыша.
Мужики поначалу чурались его, но в скорости пообвыкли, обращаясь по имени отчеству, когда это требовалось, а обычно звали Санькой. Да и сами они были Кольки, Тишки, Мишки, Сеньки, не смотря на преклонные года некоторых. Порядки тут были такие. Только царя никто не смел величать без отчества. Но порой это звучало даже забавнее, типа укоризненно-классического: «Семён Семёныч…».
Царь активно и с удовольствием трудился на всех стройках, где работал Ракшай. Иван физически воспламенялся от энтузиазма и деятельной натуры Александра, и рабочий день пролетал незаметно и продуктивно. Как-то вдруг оказывалось, что вечером их труд можно было потрогать руками. Что-то начинало правильно крутиться, что-то правильно плавиться, течь в нужную сторону. Лошадки переставали упрямиться, а народ лениться. Причём, Санька никому не говорил ни слова.
Ежевечерне все работники разбредались по баням, коих по бережку наставили около тридцати изб. Все они были одинаковыми и не отличались изыском: топились по-чёрному. Не хватало у Саньки времени на излишества, да и привык он к копоти. Никакие насекомые в таких условиях не выживали ни клопы, ни блохи.