Лошадки, в основном, были среднерослые, в холке примерно с Саньку, с короткой шеей и выпуклым лбом. Редко попадались длинношеие красавцы.
Военные конники использовали низкорослых степных ногайских лошадей, неприхотливых, невысоких и лёгких телосложением. Они легко выдерживали шестичасовой безостановочный бег, в чём Александр смог убедиться за время длительного перехода из Коломны в Коломенское. Именно на таком жеребчике верхом ехал сейчас и Ракшай.
В Москву много везли брёвен и пиломатериалов, и Санька понял почему, когда въехал в Китайгородские Варварские ворота. Китай-город застраивался теремами. Сразу за воротами, справа и слева вдоль стены стояли слады брёвен, бруса и досок.
— Готовые срубы недорого! — Кричали зазывалы. — Отрезная доска и дрань!
Тут же пилили и строгали, сколачивали двери и окна, подгоняли и собирали, и разбирали конструкторы. Санька проезжал, глядючи на это, открыв от изумления рот. Государь ехал рядом и не удержался, чтобы не похвалиться.
— Заселяют купцы и бояре Китай-город. Растёт посад!
— Вот отсюда и полыхнёт, когда дровишки подсохнут, — буркнул Александр тихо, но Иван услышал. А может не услышал, а понял.
— Не полыхнет, — упрямо насупился царь. — Не допущу!
Государь прижал пятками своего серого аргамака, стоившего, как он сказал Александру, триста рублей, и тот попытался рванутся в галоп, но лишь встал на дыбы, сдерживаемый рукой седока.
— Ты что-то имеешь предложить? — Спросил Иван, успокаивая свой гнев.
— Вынести это безобразие за стену.
— За стеной они не будут платить пошлину, — сказал царь.
— Кто сказал? — Удивился Александр.
— В судебнике прописано от… э-э-э… не помню какого года.
— Издай указ.
— Дума боярская не приговорит.
— Насрать на неё, — ругнулся Александр. — На думу боярскую.
— Как это? Что значит насрать?
— Навалить на их приговор кучу.
— Зело похабно от тебя слышать такое…
Иван даже расстроился и Александр извинился.
— Прости, государь, вырвалось скверное.
— Бог простит, — тихо сказал Иван.
Посад пах свежеструганным деревом.
— В думе почти все мои родичи: дядьки, деды. А кто не родич, тот потомок Рюрика, Владимира, Олега. Они меня уму-разуму учат.
— Учат-то они учат, спору нет. Но и земли растаскивают. Черносошных крестьян обирают, пустоши к рукам прибирают. Вон дьяки да дворецкие и твои земли себе отписывают. Кто через монастыри, а кто и так. Те же Захарьины… И себе и родичам много земель отписали, якобы продав болотины негодные за гроши, а цена им — рубли.
— Ништо, — рассмеялся вдруг царь, — сила будет, поотбираю землицу от них уже с деревнями и пашнями. Ты мне скажешь потом, кто что схитил, а я запишу. Записную книгу себе заведу. Писца молодого надобно сыскать. Поищи мне смышлёного, а?