– Ты в порядке?
Она краснеет.
– Все отлично.
Затем она сбрасывает одежду на пол. Я замираю, увидев сине-черные синяки на ее бедрах, руках и даже вокруг шеи.
– Черт. – Я вскакиваю с кровати.
– Что? – спрашивает она в панике, а затем опускает взгляд на бедра и расслабляется. – О-о, – она откидывает одеяло и ныряет в кровать.
– Нет, Мэди, не «о-о».
– Подумаешь. – Она снова зевает.
Она устала, поэтому я не хочу ее нервировать. Я снова ложусь в кровать и притягиваю ее к себе.
– Я постараюсь быть мягче, но не могу этого гарантировать.
Она вскакивает с кровати, словно секунду назад она не зевала, как человек, не спавший несколько недель.
– Нет. Не нужно. Мне это нравится.
Я делаю паузу, пытаясь уловить в ее словах неискренность, а затем вздыхаю.
– Спасибо, потому что я, честно говоря, ничего не могу с собой поделать. Иди сюда. Я не буду трахать тебя сегодня вечером, но утром твоя задница будет моей.
– Как будто это – наш последний пир… – бормочет Татум, уничтожая свой блинчик.
Я закатываю глаза.
Губы Нейта искривляются в ухмылке – как будто этой ночью он не засовывал свой язык ей в горло.
Бишоп смеется.
– Может быть…
Все взгляды устремляются на него, но он только отмахивается. Я так отчаянно хочу спросить, что должно случиться, но другая часть меня предпочитает оставаться в неведении до самого приезда.
– А эти девчонки умеют готовить!
Хантер тянется за четвертым блином. Сегодня утром я испекла, должно быть, больше сотни блинчиков, плюс гору жирного бекона, омлет из двадцати четырех яиц и неимоверное количество жареного хлеба – получился обычный завтрак Королей. Этим утром нам с Тат потребовалось несколько часов, но я была непреклонна. Эти ребята стали мне семьей – ближе, чем некоторые кровные родственники. Я обвожу каждого из них взглядом и впервые по-настоящему понимаю значение поговорки «кровь не значит ничего, но верность значит все». Потому что именно эти мальчики снова и снова доказывали мне свою верность. Да, они причиняли мне вред, едва меня не убили, преследовали меня ночью в лесу, выносили мне мозг, и я, вероятно, упускаю еще несколько вещей, но, прежде всего, они… моя семья.
– Ты в порядке? – Бишоп обвивает рукой мои плечи, прижимая меня к своей груди.
Он одет в темную толстовку с капюшоном, свободные джинсы, высокие белые кеды и – это знаю наверняка – белые трусы от Armani. В моей голове мелькают эпизоды нашего секс-марафона в четыре утра, и мои бедра непроизвольно сжимаются, щеки краснеют, а нижняя губа оказывается втянутой в рот. Его пальцы на моем плече сжимаются.