Лора забросила тяжелый чемодан на заднее сиденье машины и поехала со двора. Выезжая на дорогу, она увидела мигалки и толпящихся людей в конце Вершинного переулка. Лора притормозила на обочине и вышла, прикрывая лицо от сильных струй льющегося с неба дождя.
Сына Вивиан Лавендер она заметила еще до того, как узнала, что произошло. При виде его она покачала головой. Генри был копией Джека Гриффита в молодые годы. В то же время в глазах у мальчика было что-то такое, чего Лора никогда не наблюдала у Джека. Казалось, будто в своих чудных расширенных зрачках Генри несет целый мир, несовершенный и безобразный.
Как она могла этого не видеть?
Лора схватила Вильгельмину за руку.
– Я просто хочу помочь, – сказала она.
Вильгельмина взглянула на толпу поверх Лориного плеча.
– Помочь? Что ж, помощь нам понадобится.
В пекарне Вильгельмина включила кофейник. Потом достала из шкафа фарфоровые чашки с блюдцами, расставила их на стойке – каждую на своей тарелке. Прежде чем разогреть печь, ей необходимо сделать глоток кофе. Пенелопа отправила Зеба за продуктами, а Вильгельмина принялась бросать в кирпичную печь поленья сухого эвкалипта, прогоняя мысли о булочках или пирожных. Сейчас нужен был хлеб. Сытный и надежный, теплый, с толстой корочкой снаружи и мягкий внутри, намазанный маслом, медом или пастой из фундука.
Когда вернулся Зеб, Вильгельмина указала на ручную мельницу и поручила ему измельчать свежую полбу, рожь и краснозерную пшеницу, которые пойдут в pain de campagne. Роуи и Кардиген она поставила месить тесто для багетов, а Лоре показала, как поддерживать огонь.
Они трудились всю ночь, и булочная наполнилась ароматом свежеиспеченного хлеба; уходить никто не собирался. Да и куда им было идти? Время от времени они поднимали перепачканные в муке лица, отвлекаясь от дела, и замечали отчаяние в глазах друг друга. Вдруг Труве шевелился во сне или Генри начинал напевать, и пекари возвращались к работе.
За окнами толпа в Вершинном переулке разрасталась, мокрые улицы едва вмещали соседей, прослышавших о нападении. Сам не понимая почему, каждый считал настоятельно необходимым выразить свое почтение. Они ехали сквозь проливной дождь на своих «Олдсмобилах»-седанах, «Студебеккерах-Старлайнерах», «Фордах-пикапах модели Б», а их собаки вытягивали в окна шеи и принюхивались к влажному воздуху. Люди собирались у Вершинного переулка, занимая улицы и соседние дворы. Они объезжали место на дороге с черной отметиной, которая осталась от Натаниэля Сорроуза. Приезжали с детьми, женами и мужьями, даже с родителями. Приезжали одетыми как в церковь или на похороны или словно только встав в постели, что было правдой. Они приезжали с палатками и зонтами, в шляпах и перчатках; приезжали без всего, даже не надев дождевика. К рассвету на стойке в булочной поставили ящик для пожертвований, и люди с печальным видом клали туда мелочь, получая взамен ломоть хлеба или теплый круассан. Дождь продолжал лить, а люди все шли и шли.