Я вздохнула.
Других посетителей в таверне в этот поздний час не было. Нам бы тоже уже стоило разойтись по комнатам, но я слишком увлеклась чтением и не заметила наступления темноты, Талвани, видимо, так же сильно погрузился в работу, пока не отрубился, а Мокки…
Мокки вообще был как на иголках: лихорадочное остервенение сквозило в каждом его жесте, и мне все сильнее казалось, что добром это не кончится. Ревность виновата или нет, но у темпераментного папочки воров наступала беспокойная фаза его психического (не)благополучия. Насколько я его знаю, в ближайшие дни он станет совершенно бесчувственным и агрессивным, будет мыть руки по пятьдесят раз и педантично соблюдать симметрию в предметах, а если кто-то случайно толкнет его – вполне сможет сломать неосторожному человеку руку и расхохотаться. В гильдии в такие периоды все ходят по струнке и работают впятеро усерднее, за неделю-две делая чуть ли не годовую выручку. Но братьев и сестер Полуночи под рукой нет, так что отдуваться придется нам с Талвани.
Подумав над этим еще немного, я все-таки убрала свое колено от колена Бакоа.
Я дочитала последние абзацы книги: «И хранительница Дану, протянув мне руку на прощание, сказала, что никогда еще у нее не было такого настойчивого спутника, как я, и она счастлива, что теперь я решил написать книгу о наших путешествиях, пусть даже это значит, что я больше не буду сопровождать ее.
Глубоко вздохнув и счастливо улыбнувшись – ибо ей нужно было преподать мне урок смелости перед лицом выбранного решения, – она ушла, не оборачиваясь и вскинув две руки в кулаках над головой. ”Свобода!” – крикнула Дану, и голос ее был полон ужаса перед грядущим одиночеством. Но я знал – я должен написать эту книгу и донести будущим поколениям всю мудрость моей богини. Так что я крикнул: ”Благость!” – заставив богиню вздрогнуть, зашел в дом, взял стопку превосходного пергамента и, обмакнув деревянную палочку в чернила, начал писать…»
Я закрыла «Поучения благого ассасина» и задумчиво побарабанила пальцами по вощеному корешку. Пора было будить парней и рассказывать им о доступных вариантах. Я снова посмотрела на прядку волос, так маняще и бесстыже упавшую на глаза Талвани, и в итоге ощутимо ткнула артефактора в бок.
– Подъем!
– Боги, да почему ты меня так не любишь! – застонал Тилвас, отпихивая мою руку и, не открывая глаз, отполз дальше по лавке.
Не просыпаясь, конечно. Я уже хотела ткнуть его повторно, возмущеннее – негодная прядка стала еще прельстительнее, – но тут проснулся Мокки.
Бакоа с урчанием потянулся, одновременно выбрасывая по сторонам сразу все конечности, пальцы и даже отмычки в сладкой истоме, зевнул, пристально посмотрел все на ту же тилвасовскую прядь и, резко перегнувшись через стол, сдул ее.