— Мыш, — сказал я. — я очень рад за твою счастливую семейную жизнь. Для такого никаких блинов не жалко. Тем более что баба Дуня ещё напечёт. Правда, баб Дуня?
— Сейчас, внучек! — откликнулась с кухни баба Дуня. — Уже несу!
Вслед за этими словами в дверь влетели ещё две тарелки. Одна из них приземлилась перед болотником, вторая — передо мной. Я на лету ухватил с неё блин и запихал его в рот.
— Фкуфнятина!
Болотник робко посматривал на меня, не решаясь взять блин.
— Ты ешь, ешь! Не стесняйся! — подбодрил я его. — Мыш, так чем ты всю ночь занимался?
— Ипато Покуяки — это древняя мышиная практика принятия Лисы, — задумчиво объяснил Мыш.
Видно было, что он полностью сосредоточен на своих мыслях.
— Чего? — удивился Сытин. — Принятия кого?
— Лисы, — повторил Мыш. — Для мышей Лиса — это символ мучительной и беспощадной смерти.
Домовой продолжал жадно чавкать, ни на кого не обращая внимания. Банник ел аккуратно, насаживая кусочки блина на вилку. Болотник, глядя на банника, старался ему подражать.
— Вот оно как! — хмыкнул я, откусывая второй блин. — А для человека лиса — символ тёплой и пушистой шапки.
— Не перебивай, Немой! — нахмурился Сытин. — Дай Мышу договорить. Терпеть не могу, когда чего-то не знаю!
Домовой с возмущением уставился на Сытина, а потом на меня.
— Князь не должен позволять себя одёргивать какому-то боярину! Что это за порядки? В приличных домах такого просто не может быть!
Банник дёрнул домового за мешок и что-то зашептал ему на ухо.
Я запихал в рот третий блин и заткнулся. Пусть песдят на здоровье — мне больше еды достанется!
— Попытки спастись от Лисы делают мышиную жизнь бессмысленной, — продолжал Мыш. — Зачем искать нору, делать припасы или заводить детей, если всё равно придёт Лиса и всё сожрёт?
— Действительно, — хмыкнул Сытин.
— Чтобы вернуть жизни смысл и существует практика Ипато Покуяки — практика принятия Лисы. Надо заранее внушить себе мысль, что Лиса неизбежна. Смело посмотреть ей в глаза и научиться жить, не обращая на неё внимания.
— Глубоко, — ухмыльнулся Сытин.
Болотник с уважением поглядывал то на Сытина, то на Мыша.
— Слушай, Мыш! — спросил я. — А тебе-то это зачем? До сих пор я не замечал, чтобы ты дрожал перед какой-то лисой.
— Это всё дети, — вздохнул Мыш. — Я тревожусь за них. Тревога не даёт мне жить счастливо.
— Хочешь ещё блина? — попытался я утешить друга.
— Спасибо, Немой! С удовольствием!
Наконец, я довольно вздохнул и отодвинул пустую тарелку.
— Ну, рассказывайте! Только по очереди!