Художник не спал всю ночь. Когда к нему утром зашел Аргези, глаза художника горели и голос шептал сквозь слезы: «Бывают чудеса, бывают чудеса…»
Тудор Аргези написал поэму об этом союзе струны и кисти.
В феврале 1933 года развернулись бои румынского рабочего класса невиданных ранее размеров. Они охватили всю страну. Особой организованностью и силой отличались выступления нефтяников и железнодорожников. Разбились вдребезги иллюзии Йорги и его последователей о единстве нации, о святой вере, о преклонении перед останками предков во имя сохранения «единого остова» и «единой песни» всей нации. «Национальный остов» затрещал, в «единой песне» мощно раздавались аккорды гимна пролетарского единения, выступления народных масс против векового бесправия, за хлеб и лучшую жизнь. 108 вожаков рабочих выступлении были преданы полевому суду, осуждены и брошены в каменный мешок одной из самых страшных тюрем Европы — «Дофтаны».
На волю проникали сведения о зверском режиме для политических заключенных «Дофтаны» и других тюрем. И демократические силы страны выступают с единым протестом.
Поздним зимним вечером пришли в Мэрцишор Николае Кочя, Василе Деметриус и Скарлат Каллимаки. Несмотря на строгую цензуру, «красный принц» умудрился выпускать боевую коммунистическую газету, которая почти ежедневно меняла название. Он предлагает опубликовать «Протест» в новогоднем номере газеты «Колокол» 1 января 1934 года.
«Как только политические заключенные попадают в «Дофтану», их начинают избивать до крови без всяких причин. В ход пускают молотки, железные прутья, палки, дубины. Доведенных до обморока несчастных связывают, заковывают в кандалы и бросают в одиночные камеры инквизиторского отделения «Н». Там кромешная тьма, холодный цементный пол, страшная грязь. Чтобы привести в чувство свои жертвы, тюремщики обливают их ледяной водой. И снова избиения и истязания до крови. Заключенных не кормят и держат в неотапливаемых камерах.
Мы требуем прекращения этого варварского, инквизиторского режима!»
Под этим протестом стояла и подпись Тудора Аргези.
В Мэрцишоре Тудор Аргези соорудил себе настоящую монашескую келью, в которой помещались лишь железная кровать и небольшой письменный стол. Из единственного окошка кельи Аргези видит весь мир, и он, то один, то с неразлучным Коко (знакомый скульптор слепил ему попугая) ведет разговор с миром, с травами, с птицами и животными, с картошкой и букашками. А прежде всего разговор с блуждающим по миру ветром.
«— Что же тебе надобно, ветер? Что же ты хочешь от меня?»
Это спрашивает Коко.