— Значит, вы... оттуда? Из Ревеля? — задыхаясь, переспросила мадам Горюхина. — Ах ты господи, а у меня-то, как на грех, не прибрано в комнате! Вы уж извините, пожалуйста, не осуждайте бедную женщину... Не угодно ли чайку? Я мигом вскипячу, примус у меня за ширмой... Вот к чаю, извините, ничегошеньки нету сегодня, всего лишь ванильные сухарики...
Гость поспешил отказаться и от чаю, и от ванильных сухариков, сказав, что совсем недавно завтракал у себя в гостинице. Ежели мадам не имеет ничего против, он покорнейше просит рассказать хоть что-нибудь о его несчастном кузене, столь трагически погибшем во время купания. Судьба, как говорят, индейка, и от несчастий никто не имеет гарантии, но утонуть в цветущем возрасте, это, согласитесь, жестоко и в наш жестокий век...
— Не утонул вовсе Иннокентий Иннокентьевич, — сказала вдруг процентщица. — Убили его, горемычного...
— То есть как — убили? В газете же написано, что он жертва несчастного случая на воде, я сам читал!
— Мало ли что пишут в газетах...
— Но позвольте, позвольте, за что же с ним могли расправиться? И кто именно? Неужто у бедного Иннокентия были враги? Или его ликвидировали в застенках Чека? Умоляю вас, сударыня, не скрывайте от меня правды, скажите все, что вам известно!
— Нечего мне скрывать, да и не знаю я ничего... Слышала разговор такой, женщины во дворе болтали, а в точности кто же вам объяснит... Может, сам утоп, царство ему небесное, может, и верно нашлись злые люди. Убить-то у нас способны за здорово живешь, чего только мы тут не нагляделись...
Сболтнув лишнее, мадам Горюхина поспешно отрабатывала задний ход. Гость ее оказался достаточно учтивым человеком и не настаивал на подробностях. Напротив, с охотой поддержал ее версию: действительно, жизнь человеческая стала дешевле пареной репы, обмазурился народ, утратил христову веру.
Расспросы свои гость вел, как и подобало иностранцу, в несколько наивной манере. Интересовался бытовыми условиями существования своего покойного родственника. Где служил Иннокентий, был ли доволен своей должностью, сколько получал жалованья. И вообще, каково ныне в красной России людям благородным, не рабоче-крестьянского происхождения. Верно ли толкуют у них в Ревеле, будто новая экономическая политика Советской власти означает постепенное возвращение к принципу частной собственности, не заблуждаются ли его ревельские друзья?
В ответ надо было выслушивать слезливые жалобы и стенания процентщицы. И не просто так, из вежливости, а с соболезнующим выражением на лице, ибо, назвавшись груздем, приходится лезть в кузов. Зато удалось разузнать кое-что довольно любопытное.