Отыскалась для нее работа и в Публичной библиотеке. Как раз по ее характеру — увлекательная и захватывающая библиографическими находками, так что об отказе не могло быть и разговора.
В Ревель Дарья Евгеньевна ездила с ведома властей, дождавшись визы в установленном для всех советских граждан порядке. Поездка была связана с невеселыми семейными обстоятельствами — скоропостижно скончалась дальняя ее родственница, оставив в наследство коллекцию акварелей итальянских мастеров.
В русских эмигрантских кругах Ревеля нежданный приезд герцогини Лейхтенбергской произвел сенсацию. Некоторые откровенно ее сторонились, за глаза называя чуть ли не «красной» герцогиней и тайным эмиссаром Коминтерна; другие, напротив, с навязчивой бесцеремонностью лезли в друзья и покровители. Про то, что сочинялось о ней в местных газетах, лучше не вспоминать.
Едва ли не в первый день ей предложили устроить бегство в Шуаньи, под крыло Николая Николаевича. Она, понятно, отказалась наотрез и даже не захотела встретиться с присланным за ней офицером из личной стражи дядюшки. Мотивировка была уважительной — она не желает причинять неприятности своему супругу, оставшемуся дома. По той же причине было отказано и в заявлениях для печати.
Но полностью отгородиться от знакомых оказалось выше ее сил. Изредка она появлялась на светских приемах, имела длительные беседы со многими лицами, претендующими называться духовными вождями эмигрантской колонии в Ревеле.
Услышанное и увиденное в одной из здешних гостиных потрясло Дарью Евгеньевну до глубины души.
Отвел ее в сторонку Борис Павлович Сильверстов, модный когда-то столичный лекарь. Особыми доблестями сроду не славился этот верткий человечек — был обычным бойким докторишкой с румяными щечками и нафабренными щегольскими усиками, а тут ни с того ни с сего заговорил вдруг о терроре, о политических убийствах и акциях возмездия.
Под аккомпанемент пустопорожней светской болтовни ей было предложено вступить тайным членом в некую террористическую лигу антикоминтерновского характера. То ли в подтверждение своих полномочий, то ли по свойственной ему браваде, доктор Сильверстов принялся рассказывать Дарье Евгеньевне, как он и его единомышленники казнили недавно в лесу выслеженного ими сотрудника ГПУ. Казнь по решению антикоммунистической лиги была выбрана медленная и достаточно устрашающая, в чем легко убедиться, взглянув на фотографии.
От фотографий этих у нее сдавило дыхание.
На искривленной сосне, напоминающей лиру, был распят молодой мужчина. Нагой, подобно Иисусу Христу, весь растерзанный и окровавленный. Рядом с ним, любуясь на дело рук своих, позировали самодовольные, улыбающиеся палачи.