Но оставалось еще одно место, где могли быть смелые, цельные люди, — Словакия, страна Юрая Яношика, друга бедняков и грозы богачей. Ярда Гашек отправился туда вместе с братом Богуславом.
Он навсегда полюбил этот край, его заснеженные вершины, зеленые альпийские луга, горные потоки и крутые тропинки, но больше всего полюбил его жителей, которых угнетали чешские и венгерские буржуа и которые, несмотря на это, сохранили свой язык, свои нравы и обычаи, свои пляски и легенды о Яношике.
Да, это были гордые и сильные люди. Они упорно трудились, отвоевывая у суровой природы все, что нужно для человеческого существования. Но странно, почему-то Ярде запоминались не прекрасные романтические картины, а те истории, в которых этот романтизм бывал побежден действительностью. Следуя обычаям предков, молодые пастухи-югасы порой нападали на какого-нибудь ненавистного мироеда, но чаще это были просто озорные выходки, уже ничем не напоминавшие грозные налеты храброго Яношика и его дружины. Ярда узнал о вражде двух священников — католика и евангелиста. Югасы украли у католика кур и свинью и поднесли их в дар евангелисту от имени католика, которому в это же время поднесли теленка — собственность священника-конкурента. Пастыри решили помириться, но один югас не выдержал и проговорился. Священники так и остались врагами.
Товарищи считали Ярду бывалым человеком: шутка ли — целое лето ходить пешком по Словакии! Они с уважением рассматривали его посох — суковатую палку, украшенную жетонами и значками с гербами городов, где он побывал. Кто-то шутил: по этому посоху гимназисты лучше узнали бы географию чешских, моравских и словацких земель, чем с помощью карты и розги.
Познакомившись с молодыми пражскими литераторами, Ярда много времени проводил с ними, слушал их выступления. Он сам попытался описать то, что узнал и увидел. Первые его рассказы увидели свет в газете младочехов «Народни листы». Их приняли там благосклонно и посоветовали не расставаться с жанром этнографического этюда. Успех окрылил Ярду.
Его новому другу, первокурснику академии Ладиславу Гайеку, везло меньше: он писал стихи, подражая поэтам-декадентам. Гайек, уроженец южночешского городка Домажлицы, был белобрыс и невысок ростом. Чтобы казаться «интересным», он гулял в высоком цилиндре и с тросточкой, прихрамывая, как лорд Байрон. Его всюду сопровождал лохматый флегматичный сенбернар. Гашек ценил эту забавную тягу к оригинальности у юного провинциала и порой подстрекал Ладю на новые чудачества.
Как-то Ярда сидел в кафе и ждал Гайека, который, по обыкновению, опаздывал. Кельнер поглядывал на столик под пальмой, но Гашек делал вид, что читает газету. Ладя явился довольный: он выцарапал в редакции несколько крон почувствовал себя богачом. В ожидании заказа Ладя завел с Гашеком разговор о фельетоне в журнале «Час». Там зло высмеивали ректора Торговой академии Яна Ржежабека, австрийского прихвостня, прожившего несколько лет в России и награжденного царскими орденами. Фельетонист именовал Ржежабека «Журавиком», но это не меняло дела — намеки были весьма прозрачны. Вдруг Ладя вздрогнул: