Старик замолчал. В молодости он несколько лет жил в России — учительствовал в семье одного петербургского сановника.
— Иван недолго был в России, но остался доволен. Он все еще не может наговориться о том, что видел, Хелена — тоже.
Послышались шаги. На крыльцо вышел Иван, порывисто обнял Гашека. Тот смотрел в умное открытое лицо Ивана, в его яркие лучистые глаза и не заметил, как из сада вышла Хелена. Она радостно вскрикнула, положила на скамью только что срезанные лилии и подошла к Гашеку. Он поцеловал ей руку.
— Иван говорил, что готовит нам сюрприз! — сказала Хелена, — но я не думала, что этот сюрприз — ты! Идем к столу под липы.
Столик под липами оказался волшебным. На скатерти, раскинутой ловкими руками Хелены, мигом появились разные кушанья, ягоды, фрукты, вино. Уютно и покойно было в этом уголке, а его обитатели говорили о социальных бурях, войнах, революциях.
И хозяев, и гостя роднило многое — любовь к литературе и журналистике, близкие воспоминания о довоенной литературной и богемной Праге, события последних лет, поворот народа к коммунизму, восхищение Советской Россией. Они вспоминали города, которые видели, — шестнадцатилетним мальчиком Ольбрахт посетил Киев, а Гашек побывал в нем в годы войны и революции… Старый Сташек слушал сына, невестку и гостя, двумя-тремя фразами давая толчок умным замечаниям Ивана, тонким сопоставлениям Хелены и весело-ироничным репликам Гашека. Но была еще одна тема, к которой так или иначе возвращались хозяева, — роман о Швейке. Семья литераторов горячо переживала это событие в чешской литературе, а бравого солдата полюбила так же искренне, как и его автора.
— Я недолго был в России, — сказал Иван, — вернулся оттуда не с пустыми руками, сразу написал несколько очерков. А ты, Ярда, привез такое богатство — замысел «Швейка»!
— Замысел давний, а Швейк — новый. Он повоевал, много повидал. Война дала мне опыт. До нее и ты, и я писали о солдатах. Тебе, по-моему, удался твой Умаченый, можешь не скромничать.
— Я не скромничаю, а трезво оцениваю твой и свой труд. Мой Умаченый — автомат, оловянный солдатик, а твоего Швейка я вижу везде — он живет в каждом из нас. Ты по крупице собирал золотой песок и превратил его в слиток!
— Порой Иван ловит себя на том, что сам он — тоже Швейк, — вставила Хелена.
— Пиши быстрее свой роман, — попросил Сташек. — Не останавливайся. Я хочу, чтобы он вышел весь, пока я жив.
Гашек с грустью слушал старика. Иван вмешался не то шутливо, не то с укором:
— Он, папа, все-таки остался немного анархистом и богемой. Хочет — пишет, не хочет — не пишет. Ярда даже выступал в кабаре Червеного и в ресторане Костракевича.