— Все это он выдумал. В России Яроушек не пил никакого рома и болел не Желтым Джеком, а тифом.
— Шура права. Я несколько раз болел тифом. Только она меня и выходила. У них, в семье князей Львовых, сохранился удивительный рецепт лечения брюшняка. Они хранят его в тайне, — соглашался Гашек и, подмигнув друзьям, добавлял: — Рому в России я не пил. Там есть знаменитый самогон. Он вроде нашей коржалки, только покрепче…
Штепанек аккуратно приходил к Гашеку каждый день, подолгу просиживал возле больного, но уже ничего не записывал.
Накануне Нового года Гашеку полегчало. Обув сибирские пимы, он вышел во двор, взял лопату и стал разгребать снег перед калиткой. Шура подбежала к мужу, хотела взять лопату, но он сказал:
— Мне полезно поработать. Залежался я, Шуринка. Может быть, немного похудею…
Шура отошла от него.
Гашек скоро утомился и сам вернулся в дом. Тем временем Шура и Штепанек внесли в большую комнату кровать, сделанную по заказу писателя, придвинули к ней стол и поставили на нем маленькую елочку. Шура украсила деревце, зажгла на нем свечки…
— Здесь даже не поставишь настоящую елку… — вздохнула Шура. — У вас и лес-то на лес не похож.
— Если бы перенести сюда самую большую сибирскую ель да забраться на ее макушку, то мы бы с тобою увидели Уфу! — пошутил Гашек.
— Шутки шутками, а мне, может быть, этих елок как раз и не хватает.
Гашек снова услышал, какая тоска по родине прозвучала в словах и голосе жены. Он ничего не сказал ей. Маленькая елочка на столе напоминала Гашеку и рождественские елки, которые украшала мать, скромные праздники детства, и — неожиданно — могучие омские ели, под которыми он с Шурой встречал 1920 год во время недолгой остановки типографии.
К ним приходили друзья, поздравляли их с Новым годом. Они желали Гашеку здоровья, его роману — успешного окончания и огорчались, что Гашек не может выпить с ними.
— Не могу. Я выше головы напичкан всякими лекарствами. Меня то поят, то колют ими. Лучше приходите ко мне в день Трех волхвов на сибирские пельмени. В России никто не умеет делать их лучше княгинь Львовых. Шура получила этот секрет в наследство от своей бабки…
Второго января Гашеку стало плохо. Шура позвала врача. Новак осмотрел больного. Сердце сильно сдало, началось воспаление легких. Новак сделал ему инъекцию камфары и велел лежать. Писателю полегчало. Шура укутала его, и он уснул. Доктор еще несколько раз заходил к писателю и убедился, что это улучшение было временным. Шура поняла, что Ярославу осталось жить считанные часы. Она боялась показаться ему плачущей, но не могла сдержать слез. В такие минуты ее заменяла служанка Мария-Терезия, румяная крестьянская девушка, тезка австрийской императрицы. Ловкими руками она ставила компрессы на сердце, ноги и пятки больного. Эта «императрица» служила в семье бывшего большевистского комиссара только второй месяц, но успела сильно привязаться к своим хозяевам. Когда она готовила обед, ее сменяла Мария Влчкова, строгая, немолодая жена шорника.