Ярослав Гашек
Ярда Гашек сидел в деревенском трактире, доедая гуляш, и задумчиво глядел в окно. Неподалеку от трактира раскинулось огромное кукурузное поле. Ветер мерно качал высокие стебли, они величественно кланялись и столь же величественно распрямлялись, словно танцевали какой-то церемонный танец. Рядом с красивыми растениями особенно жалкими казались глиняные цыганские хибарки, разбросанные по краям поля. В деревне жили венгры, но со всех сторон к ней лепились временные хижинки — полуоседлый цыганский табор. Цыгане мирно уживались с венграми: нанимались к ним сторожами, вели собственное хозяйство, не воровали, а субботними вечерами веселили своих хозяев музыкой и танцами.
Смеркалось. В трактир входили новые посетители. Все они курили и громко говорили об урожае, о болезни коров. Скоро в трактире стало нечем дышать. За синеватой завесой дыма Ярда увидел нескольких человек, одетых по-цыгански. Среди них была совсем юная девушка в лимонно-желтой шали. Старый хромой цыган, замыкавший это шествие, громко крикнул:
— Да здравствует наш депутат, благородный господин Капошфальви!
На присутствующих этот возглас не произвел особого впечатления, видимо, они привыкли к тому, что здешние цыгане участвовали в политической жизни. Ярде это было ново, и он с интересом ждал, что еще скажет старый цыган.
Цыгане пришли в трактир играть, хотя день был не субботний. Из реплик соседей Ярда понял, что сегодня будет петь юная цыганка. Он взглянул на нее и залюбовался: она стояла в стороне от мужчин, настраивавших скрипки, придерживая шаль у пояса изящными руками, на ее груди переливалось монисто, а глаза сверкали ярче блестящей шали и золотых монет. Две толстые черные косы лежали на ее груди поверх мониста, несколько волнистых прядей девушка кокетливо выпустила на висках, и они, прихотливо изгибаясь, обрамляли ее смуглое личико с яркими губами и нежным румянцем.
— Маричка, спой! — кричали посетители.
Цыганка спокойно повела глазами и занялась бахромой шали, то заплетая ее в косички, то распуская. Мужчины начали играть. Старый цыган усердно пилил свою скрипку, извлекая из нее то грустные, то задорные мелодии, остальные вторили ему… Ярда понял, что Маричка — гвоздь программы, дива этой маленькой труппы, и будет выступать последней.
Ярда ждал ее пения, как чуда. Но она пела ни хорошо, ни дурно, голос у нее был низкий, глубокий. Зато ее лицо разгорелось, стало еще красивее. Она дерзко и капризно поводила плечами. Гостям пение Марички, видимо, очень нравилось — после первой песни они долго выражали свое восхищение, а она, привычная к этим восторгам, опустила ресницы и перебирала пальцами бахрому шали. Ярда наблюдал за нею, когда неожиданно возле него кто-то опустился на свободный стул. Он поглядел на нового соседа — то был юноша-венгр, одетый по-городскому. Приветливо взглянув на Ярду, юноша сказал: