— Ни к чему хорошему эти летания не приведут. Летатели только зря ломают себе шеи и выбрасывают деньги на аэропланы…
Он сказал это негромко, но юнцы в клетчатых костюмах словно ждали такого вмешательства. Старший перестал вертеть пенсне, нацепил его на переносицу, словно желая рассмотреть, какая букашка посмела высказать свое мнение о летателях, и холодно процедил:
— Вы ошибаетесь. У авиатики великое будущее.
Его товарищи молчали, готовые поддержать своего вожака.
— Бог не дал человеку крыльев, значит, и летать ему не надо.
— Вы — ретроград! — ответил самый юный поклонник авиатики.
— На месте властей я запретил бы эти полеты… — продолжал старик, но «англичанин» не дал ему кончить фразу, подошел к столику, развернул «Фрайе Прессе» и, указав пальцем какой-то столбец, спросил:
— А это вы читали?
Старик взглянул на юнца, потом опустил глаза, отыскивая то место, которое указал ему «англичанин». Но тот опередил его и громко прочел:
— «Его величество государь император Франц-Иосиф I почтит этот праздник своим присутствием».
— Разве это не признание авиатики? — откликнулись товарищи «англичанина».
Гашек решил подлить масла в огонь:
— А я слышал, что государь император будет раздавать награды особо отличившимся летателям.
Юнцы с восторгом приняли это сообщение, ни на секунду не усомнившись в его истинности, и с новым жаром накинулись на старого чиновника. Гашек сразу показался им своим, хотя на нем не было ни клетчатого костюма, ни рыжих ботинок. Они бросали на него заговорщицкие взгляды и, наверное, пригласили бы за свой столик, но Ярда расплатился и ушел.
Смеясь своей выдумке, Гашек добрался до Нойер Маркт, откуда трамвай «Л» ходил до Шёнбруннского парка.
Гашек много раз видел изображения парка и замка на почтовых открытках, в путеводителях и альбомах. Шёнбрунн сравнивали с Версалем. Действительно, парк был прекрасен. В течение многих десятилетий тысячи людей трудились для удовольствия и прославления австрийских императоров, ухаживали за газонами и цветниками, подбирали редкие деревья, чтобы глаз отдыхал, следя за тончайшими изменениями оттенков листвы, кусты и деревья искусно обрезались, создавались хитрые пересечения аллей-лабиринтов. В нарядной зелени белели мраморные статуи, искрились серебристые струи фонтанов… В парке было все, чем Габсбурги любили поражать воображение гостей, — зверинец, фазаний двор, оранжерея с экзотическими растениями. Все эти чудеса служили лишь оправой для главной драгоценности — замка Шёнбрунн.
Замок был летней резиденцией императора. Гашек осмотрел замок снаружи, обошел Глориэтту, изящную колоннаду, увенчанную орлом. Возле пруда толпились туристы, рассматривая скульптурную группу «Фетида просит Нептуна охранять Ахиллеса во время его путешествия». Гашека не интересовало, кого из членов дома Габсбургов следовало подразумевать под Фетидой, Ахиллесом и Нептуном, — он понял эту аллегорию по-своему. Как бы ни просили нимфы богов за отпрысков царствующего дома, ничто не спасет Габсбургов. С неистовым Ахиллесом их роднит только пята. Пока еще она давит…