Впервые за долгое время я шел по своему дому, едва не насвистывая от удовольствия. Как же удачно было встретить Кристину в том парке!
И только я улыбнулся, чувствуя себя королем ситуации, как откуда-то слева раздалось тихое, отрезвляющее: “Козель!”
Я замер.
Посмотрев в сторону лоджии, дверь на которую была приоткрыта, увидел рыжего гнома, испортившего с утра мой халат.
Гном хмурился, сопел и угрожающе держал в руках демо-версию садовых грабель.
— Что ты сказал, пацан? — Я повернулся и, подтянув брюки, присел на корточки, чтобы посмотреть своему недоброжелателю глаза в глаза.
— Ты — плохой! — смело повторил малой. — Я тебя…
Мне пригрозили садовым инвентарем.
— А дотянешься? — хмыкнул я.
— Я тебя убью!
— Граблями? Ну, попробуй. Вот он я.
Давно никто не смотрел на меня вот так, прямо выражая свои настоящие чувства. И, как ни странно, в этом я тоже видел свою прелесть. Дети тем и отличались от взрослых, что еще не умели лебезить, пресмыкаться и прогибаться. Если этот пацан чувствовал, что я ему неприятен, то так и говорил.
Это был новый, очень странный и интересный опыт общения.
— Я не шуцю! — насупился еще сильнее мальчишка. Похоже, от того, что нервничал, он начинал говорить не так четко, как обычно.
— Я тоже не шучу. Нападай. Можешь меня побить. Вот он я, без оружия, не сопротивляюсь. Что тебе мешает?
Пацан шмыгнул носом, вытер его запястьем руки и сделал шаг ко мне, угрожающе выставляя граблю вперед:
— Ты — плохой! Обижаешь мою маму!
— Разве? — Я покачал головой. — Мне кажется, это ты пролил краски на дорогой диван. И вместо того, чтобы сказать про это, признаться, сбежал. В итоге я испортил отличный халат и настроенье твоей маме. Это закономерность, мелкий. Последствие от твоего поступка.
— Я уфол за тляпкой! — крикнул он, снова шмыгая носом. — Я бы вытел сам!
— Нет, ты сбежал, не сказав никому, что накосячил. Вот и все.
На миг показалось, что мальчишка вот-вот разревется. Губы его затряслись, подбородок дрогнул, а глаза увлажнились. Но нет. Опустив грабли, суровый сын Кристины сделал еще шаг вперед, отвернулся в сторону, пристально разглядывая напольную вазу, и пробормотал:
— Я боше не буду.
— Что, прости? — удивленно переспросил я.
— Я не буду так больше делать, — четко, стараясь выговаривать каждую букву, сказал пацан. — Извините меня. И маму.
— Так просто сдался? — разочарованно спросил я. — А как же ненависть и грабли?
Максим — кажется, так его звали — посмотрел на меня, прямо в глаза, и ответил:
— Я убежал, потому что испугался. Я больше не буду проливать краски на ваш диван. Не ругайте маму?