– На Съезде народных депутатов вы ставили вопрос о секретных протоколах к пакту Молотова – Риббентропа (по ним Германия в 1939 году оставляла Москве «право» на захват Финляндии, вторжение в восточные регионы Польши, на территорию Литвы, Латвии и Эстонии; вскоре сталинское руководство установило контроль над этими странами. – Прим. ред.). Это очень важный момент.
– Да, мы добились голосования и принятия резолюции, которая была подготовлена большой группой назначенных съездом депутатов, я был в их числе. Там было много инициаторов из Прибалтики, России, Молдавии, Украины.
– Каждый высматривал свою несправедливость?
– Верх думал, как осудить пакт, при этом все-таки не отрицая, что в целом все было правильно. Разогревались внутренние дискуссии. Но сталинцы были в меньшинстве, а руководил комиссией Александр Яковлев (один из идеологов перестройки; участник войны, член Политбюро ЦК КПСС в 1987–1990 годах. – Прим. ред.) – Горбачев его поставил, чтобы он улаживал конфликты и держал ситуацию под контролем. Не удалось. Яковлева потом критиковали с обеих сторон – за то, что он подыгрывал то прибалтам, то Горбачеву, тормозил наше движение, откладывал публикацию того, что уже было решено. Поэтому мы опубликовали проект резолюции сами, без согласия председателя. Мы хотели принять его уже летом, чтобы успеть к годовщине пакта Молотова – Риббентропа. Но власти отложили – конечно, сознательно. Тогда мы провели манифестацию – «Балтийский путь» от Вильнюса до Таллина, уже имея в кармане проект резолюции, под которым подписалось большинство комиссии – только подписи Яковлева там не было. Политическая борьба внутри комиссии длилась вплоть до 23 или 24 декабря 1989-го, когда приняли проект – уже под конец сессии.
– Можете вспомнить главную формулировку этой резолюции? «Признать незаконным протокол Молотова – Риббентропа» или «признать незаконным его последствия»?
– Незаконным следовало признать как процесс подготовки и принятия этих документов, так и их содержание, поскольку они были подготовлены и подписаны без ведома народа, даже без ведома тогдашнего Верховного совета. Да, протоколы были секретные, но сам договор о дружбе секретным не был. ЦК и Горбачев подчас пытались повернуть дело так, что, мол, речь идет только о договоре – советско-германском. Когда мы начали работать над секретными протоколами, некоторые возражали: «Это же не по нашей части, мы-то только о договоре!» (Если рассматривать договор без секретных протоколов, то можно избежать вопроса незаконности присвоения Советским Союзом части территорий Польши в 1939 году и стран Балтии годом позднее.