«— Как вы отнеслись к установлению советской власти?
— А чего мне к ней относиться… Я так рассудил: будет в волостной управе сидеть айзсарг или комиссар — мне один черт, без пахаря никому не обойтись, жрать-то все хотят, какие бы ни были времена. И крестьянин как землю пахал, так и будет пахать, и рабочий на фабрике будет вкалывать, потому что булки сами в рот не падают. Потом слух прошел, будто землю отымут, колхозы устроят. Опять я усомнился; какой же он крестьянин без земли? Но и сосед мой Спалис говаривал то же самое: от колхоза, мол, никому не отвертеться. А тут немцы пришли, и словно камень с плеч: земля-то за нами останется».
Автор здесь отказывается — и вполне обоснованно — от изложения общенародной правды и показывает лишь правду персонажа, которая говорит сама за себя. Хутору Леяспаукас нужен пастух, и Оскар Круклис еще до войны нанимает еврейского мальчика. Приходят немцы, по волости дано распоряжение: «Всех евреев передать властям, за укрывательство — расстрел». Но как обойтись без пастуха? И хозяин выпрашивает разрешение продержать Янкеля до осени, а там запрягает лошадь и сам везет парнишку в город Валку, как и обещал.
Все просто, потрясающе просто. Можно, разумеется, упрекать хозяина за то, что присвоил себе летний заработок пастуха, что не давал ему хорошей еды, не пытался спасти его. Но послушаешь объяснения Оскара Круклиса, и руки опускаются. Например, о летних заработках пастуха: «Только куда ж это все везти? Немцам, что ли, отдать, полицаям? На какой рожон, спрашивается?» Точно так же и об одежде: «Жена поближе к осени заикнулась, что надо бы Янкелю одежонку справить, а то парень вконец обносился… Да какой же, спрашивается, смысл, раз все равно ему вскорости в Валку ехать? Тут чем хуже одет, тем оно лучше. Хоть добро будет цело». О том, чтобы спрятать или как-то иначе спасти своего пастуха, хозяин даже не думал, не хотел он об этом думать: «Хоть малость еще пожил. А так он мне на что? Лишний рот, да и только, за самим еще смотри, ухаживай. Другое дело, если б знал какое ремесло… Нет, у меня таких мыслей не было. Сам насилу концы с концами сводил».
Сразу видно, душа у него черствая, корыстная, жестокая. Однако и в нем иногда проступает нечто человеческое по отношению к Янкелю; в один из таких моментов писатель отмечает что-то похожее на чувство вины и раскаяния в твердой и, казалось бы, совершенно бесчувственной натуре своего персонажа. Об этом недвусмысленно свидетельствует такая картина:
«— А вы? Вы-то понимали, куда и для чего везете мальчика? — спросил я, повернувшись к Оскару Круклису.