Каспар свернул с дороги, и машина остановилась у высоких ворот, над ними горела лампочка. Ворота распахнулись, и показался Язеп, сторож гаража и ремонтной мастерской.
— Въезжай! — крикнул он.
Поставив машину во дворе в один ряд с другими, Каспар зашел в сторожку. Язеп плотно притворил за ним дверь.
— Отвез Рейниса?
— Как видишь…
— Гляжу на вас — ну прямо как малые ребята. Пороть вас некому, вот что, не то бы ума, глядишь, прибавилось. Разум в человека с того конца только и можно вогнать. Так мой батя рассуждал. А он был умный человек. Поумней меня.
Язеп говорил сердито, будто зол был страшно, но Каспар знал, он только на словах сердит, душа у него добрая, и потому не стал возражать. Пусть Язеп поговорит. Целый день торчит в сторожке, рад случаю языком почесать.
— Тут заходил отец Юстины, — продолжал Язеп.
— С чего это вдруг «отец Юстины»? — вскипел Каспар. — У него что, нет фамилии? Чего это ты разъюстинился?
— Ладно, ладно, — добродушно буркнул Язеп. — Заходил шофер Бернсон. Коршуном на меня налетел — вынь да положь ему машину. А я гляжу, путевка у него завтрашним числом помечена. Ничего не выйдет, завтра приходи, — получишь. Уж как он тут канючил. Целый час, если не больше. Мол, спозаранок хочет, часов с пяти, в лес ехать, чтобы первым быть на лесосеке, чтобы, значит, за день успеть трижды обернуться. А я его, как стеклышко, насквозь вижу: договорился где-то подхалтурить, вот машина и понадобилась. Не читай мне поэмы, говорю, все равно в них ничего не смыслю! А он мне: «Хорошо, приду в полночь, когда начнется завтрашний день». Это пожалуйста! Только без поэм! Да не придет он в полночь, треп один. И в полночь машины не получит. Пусть приходит к началу рабочего дня.
«И зачем ты все это мне рассказываешь, — думал про себя Каспар. — Ах, вот оно что, скука заела, о чем-то надо покалякать. Или, может, вздумал заодно и на Юстину тень бросить? Уж это напрасно, милый Язеп, совсем напрасно. Тебе кажется, нам станет легче, если мы, очернив родню Юстинину, сможем сказать: вот полюбуйтесь, не так уж она хороша, вон что отец ее вытворяет, — но послушай, Язеп, мы же не дети, у нас своя голова на плечах».
— Мне не жаль, — не унимался Язеп, — когда человек на стороне немного подзашибет. Сам был шофером. Да ведь надо же и совесть иметь! Кто Бернсона не знает.
Каспар молчал. В сторожке печка была до того жарко натоплена — дышать трудно. А Язепу, видно, в самый раз, сам натопил. Да еще кепку нахлобучил. Из-под защитного цвета спецовки выглядывало несколько вязаных кофт, оттого и вид он имел округлый. И штанины брезентовых брюк, как стволы, с мешками на коленках. И лицо у Язепа круглое, как блин, с узенькими щелочками глаз. Со стороны можно подумать — разжирел человек от спокойной жизни на вольных хлебах. Однако все обстояло иначе. Несколько лет тому назад Язеп отравился этиловым бензином. Увезли в больницу бывалого шофера, а оттуда вернулся инвалид и с тех пор вот работает сторожем.