«Ничего, — успокаивала себя женщина, — это даже неплохо пропотеть, а то я больно растолстела. На сердце отражается. А вот как выйду из кустарника, тут и передохну от комарья».
Дальше тропа пошла в горку, краем картофельного поля, тут же тянулась отводная канава, а по ту сторону канавы — ржаное поле. Женщина шла, низко склоняясь, глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться, и видела лишь утоптанную тропу, с обеих сторон окаймленную цветами и травами, еще не отцветшими. И картошка цвела, рожь колосилась. Анна чувствовала по запахам, наполнявшим собою мир.
Ей захотелось посмотреть вперед, и на вершине пригорка она увидела край неба, куда уходила тропа и где небо сливалось с картофельным полем и рожью. Оранжевое небо со свистом чертили черные ласточки. Женщина начала подниматься в гору, открытым ртом ловя душистый воздух. Еще раз взглянула на небо, куда уходила тропа, и подумала, что на самый верх ей навряд ли забраться: ноги дрожали в коленках, и пошатывало ее, и временами вдруг темнело в глазах. Нет, видно, придется положить ношу, сделать передышку.
«Но если я ее положу, — рассуждала Анна Сабул, — то как же снова вскину на плечи? Может, свалить на бровку канавы, а когда передохну, спущусь сама в канаву и рывком взвалю ношу на плечи, только как же потом со всей тяжестью из канавы выбираться? Нет, уж видно, придется топать дальше, теперь недалеко. Поднимусь на горку, а оттуда и дом станет видно».
Она двинулась дальше и долго ли, скоро ли взобралась на вершину пригорка. Справа ржаное поле убегало навстречу еще глубже распахнувшемуся горизонту, и ни конца ни края ему не было видно, а слева картофельное поле упиралось в купу деревьев, и среди зеленых крон серели пожухшие на ветру, дождях, морозе щепяные крыши. На обочине ведущего к дому проселка росла одинокая рябина. Добравшись до нее, женщина привалилась вместе с ношей к серебристому стволу и, расслабившись, опустила руки. Она стояла, низко пригнувшись корпусом к земле, чтобы вязанка не упала, только руки высвободились. Пальцы затекли, сжимая узлом завязанные концы одеяла, и на пальцах остались глубокие красные вмятины. Она шевелила пальцы до тех пор, покуда не смогла их совсем расправить, временами рукавом блузки утирая пот со лба.
«Нет, долго стоять нельзя, — подумала женщина. — Все равно это не отдых, вязанку-то приходится держать на весу. Надо идти. А то я так потом с места не сдвинусь».
Она оттолкнулась спиной от рябины, потопталась на месте, чтобы ноша улеглась получше, и потопала дальше, вскидывая глаза на дом, докуда казалось уже недалеко. Но и силы были на исходе. Был момент, ей подумалось: вот сейчас если не сбросить ношу, то сама упадет. И она ощутила, как узел начал выскальзывать из рук, удерживать его становилось все труднее, вот уж только кончики пальцев судорожно сжимали складки одеяла.