Все случилось летом (Вилкс) - страница 286
Но со временем — вот чудеса! — иссякла эта сила, как иссякает ручеек, выбравшись из тенистого леса на песчаный пустырь. Чем чаще Паулис козырял своим «Это сделал я!», тем больше раздражались преподаватели, а под конец стали наказывать его еще строже, чем если б он вообще не сознался. «Опять ты! Да когда ж это кончится? Все дети как дети, а этот!..»
Однажды возвращались вместе из школы. Меня так и подмывало спросить, и вот не выдержал, говорю:
— Ну, Паулис, что же стало с силой слова? Выдохлась, а?
Он молчит. Задумался. А на прощанье обронил:
— Ничего-то не выдохлась! Просто требуется смена декораций. Впрочем, что я говорю, тебе все равно не понять.
Слова его задели меня за живое.
— Ну, конечно, ты у нас самый умный, где уж другим понять, — это я ему. — Такого мудреца еще поискать на свете. У тебя физиономия от ума так и светится, издали видать. Может, мне на другую сторону улицы перейти, когда пойдешь мимо?
Он делает вид, что не слышит. А может, и в самом деле не слышит. Знай свое толкует:
— Не сила слова выдохлась. Творческая мысль иссякла. Нельзя повторяться, вот в чем дело. Как в искусстве. Стал повторяться, это уже не искусство, а ремесленничество. Ты почитай газеты… Все время нужно развиваться, совершенствоваться.
Слушаю его, и меня какой-то страх охватывает: да Паулис ли это, может, другой человек? Нет, все-таки Паулис. В ответ хотелось сказать ему что-нибудь этакое глубокомысленное, но — хоть убей! — ни одной толковой мысли в голове. Бывает! И вроде бы сам не дурак, а вот, поди ж ты, в голове ни единой мысли.
Что-то случилось с нашим Паулисом. Прошло в нем странное желание — любой ценой вызвать огонь на себя. Сидел притихший, смирный, не сразу и заметишь, в классе Паулис или отсутствует. А он тем временем по капле копил в себе новые, неведомые качества, чтобы в один прекрасный день заставить нас просто ахнуть.
Так оно и вышло, но только в следующем учебном году. Был торжественный вечер, пришли на него и родители, говорили о большой жизни, в которую мы, школьники, должны войти с чистым сердцем, не белоручками, а бесстрашными первопроходцами. Как уж принято в подобных случаях… Когда все уже как будто было сказано, глядим, глазам своим не верим: никем не прошенный, безо всяких приглашений через зал шагает Паулис, поднимается на трибуну. Как агитатор в революцию девятьсот пятого года… Смельчак, да и только! Поднялся и пошел чесать своим звонким голосом… Того, пожалуй, и не перескажешь! Его-де тронули прекрасные пожелания, которые были здесь высказаны, да, настолько глубоко тронули, что не смог сдержаться, не сказав несколько слов. При мысли об учителях и родителях сердце его наполняется любовью и благодарностью. Особенно при мысли о мамашах, дорогих наших мамах, которые целыми днями… да что днями! — ночами напролет…