– Сам себе удивляюсь, – кивнул Дубовик. – Но чувствую, близко подступили к злодею. Любой промах теперь смерти подобен.
– Слушай, подполковник, это что же получается: если раскроем это дело, то и дела давно минувших дней закроем?
– Именно! Но главное для нас сейчас – сработать без проколов. А пока поговорю-ка я с Ситниковой. Есть у меня к ней несколько вопросов. Надеюсь, она уже на месте, – с этими словами Дубовик вышел.
Моршанский поморщился, застав в кабинете Кобякова Герасюка, разглядывавшего что-то под большим микроскопом.
– Ммм… Добрый день, – буркнул следователь, бросая с досадой на скамью портфель.
– Счастливчик, – не удержался от колкости эксперт, не отрываясь от своего занятия.
– Вы о ком? – хмуро посмотрел на него Моршанский.
– О вас, Герман Борисович, о вас! Вся деревня в трауре, а у вас день добрый!
– Я бы попросил!..
– Я бы тоже, – Герасюк увлеченный своей работой, не особо следил за реакцией и словами следователя, который, буквально, буравил его своими глазками.
«Неужели Дубовик ему всё рассказал? Уж больно грубо ведёт себя этот экспертишка», – Моршанский почувствовал, как уходят остатки утреннего настроя на рабочий лад. Захотелось на всё плюнуть и уехать в город с тем, что уже было наработано. Но чувство ответственности, особенно после вчерашней досадной ошибки с признанием подполковнику, заставляло продолжить расследование убийства Кокошкиной и, чёрт его дери, нелепой гибели этого Нигая. Не сделает он сейчас этого – придётся возвращаться. Значит, и в лес идти надо.
Моршанский тяжело вздохнул и неожиданно для себя спросил у Герасюка, нет ли у того водки.
– Значит, день всё-таки, не задался?
– Перестаньте словоблудить, – с досадой прошелестел следователь. – Я не настолько толстокож, чтобы не сочувствовать чужому горю. Ночь была и для меня не лучшей. Так нальёте или нет?
– С большим моим желанием. – Герасюк вынул из внутреннего кармана фляжку, поболтал ею, взвешивая, сколько водки там осталось, констатируя: – Вам хватит, – подал Моршанскому, добавив: – Из закуски только рукава.
Тот на одном дыхании выпил всё, что было во фляжке, и, отдавая её назад, стыдливо произнес:
– Бутылка за мной.
– С угощенья сдачи не бывает. Лучше пойдите пока в чайную, вам следует подзаправиться, не ровен час – скопытитесь, тогда уж точно – день пропал!
Моршанский хмурился, слушая Герасюка, но возражать не было ни сил, ни желания. Посидев немного и чувствуя, что ноги наливаются хмельной тяжестью, он с усилием встал и потащил свое большое тело «насыщать пищей телесной», как сам выразился, закрывая за собой дверь.