Антонина, по настоянию тётки, ещё с вечера легла в постель, но уснуть так и не смогла. Мысли, одна страшнее другой, лезли в её голову. Она, как и Галина Антоновна, уже думала лишь о том, чтобы поскорее найти мать, теперь уже не важно, в каком состоянии. Просто неизвестность была страшнее всего.
Девушка с детства не была особо привязана к матери. Бывая часто у своей тётки, она чувствовала огромную разницу между сёстрами, и симпатии её были, отнюдь, не на стороне своей родительницы. Больше всего Антонину удивляла патологическая жадность матери. Пока девушка училась в школе, мать её не баловала, одевала едва ли не хуже других детей, даже самых бедных, притом, что отец постоянно привозил хоть и небольшие деньги, работая на разных стройках, но достаточные для того, чтобы девочка не выделялась бедностью среди своих сверстников. Мать же на замечания отца отвечала грубостью, швыряя штопанное-перештопанное бельё и чулки дочери, доказывая ему, что таким образом она приучает Тоню к бережливости. Кормить дочь старалась досыта, хоть и без изысков, а вот конфет в доме не было никогда. Те, что отец доставал для девочки из своего кармана, тут же убирались в жестяную коробку. «До праздника», – говорила мать, но в праздник коробка почему-то оказывалась пустой. И однажды Тоня увидела эти карамельки в ярких фантиках у соседской девчонки, которая на просьбу подруги угостить её хотя бы половинкой конфетки, ответила решительным отказом, сказав, что «у тебя их и так много, твоя мама сказала, потому и продала нам». Это больно ударило Тоню по детской психике, но она скоро утешилась, так как была у неё добрая тётка Галина, которая, как могла, спасала девочку от материнской жадности, подкармливая втихую и кладя в кармашек залатанной на локтях кофточки вожделенную сладость.
Всё поменялось для Тони, когда она после школы пошла работать на ферму. Матери на требование отдавать зарплату ответила тихим, но твердым отказом. И когда Вера Антоновна говорила девушке, что в шкатулке «их благополучие», Тоне почему-то слышалось: «Моё благополучие», так как она мало верила в то, что мать может вдруг поделиться с дочерью чем-то. Хотя с годами женщина немного подобрела, но за стол особо никого не усаживала, кроме сахара и хлеба при посторонних ничего не выставляла.
Только сейчас Антонине вдруг подумалось, что она к своей матери никогда не ластилась, та тоже особо не жаловала девчонку, но ведь кормила-поила! Плохими словами никогда не крыла, переживала, когда девочка болела. Зная про её грех с Витькой Сурковым, словом не обмолвилась, хотя могла и за косы оттаскать!.. А если и в самом деле старалась для дочери, для её будущего? И пронзительная жалость к матери накрыла тело Тони удушливой волной. Она заплакала навзрыд.