– Истинно, сосед мой, ты был прав. Теперь, когда Королева облачена должным образом – в белый аксамит, усыпанный жемчугами, – и корона легла на ее голову, вижу я, что чрезвычайно хороша она… и, быть может, немногим уступит государю.
Рек второй:
– Для меня она осталась прежней, как и в своем простом белом платье, только чистая и милая плоть ее заставляет так играть жемчуга на торжественном облачении… святостью тела ее освящается богатый наряд. Истинно открою тебе, что, когда прошла она мимо, показалось мне, что это рай нисшел к нам в город и воздух уже благоухает им. Посему вознесу я хвалу Богу и Святым Его, приведшим ее жить среди нас.
Первый сказал:
– Во всем прав ты; только ведомо ли тебе откуда она и какого рода?
– Нет, – отозвался другой, – не знаю я этого. Но вот в чем уверен я: когда ведет она, тот, кто следует за нею, не ошибется. И вновь скажу, не знаю я происхождения Королевы, только потомки ее до двадцатого поколения будут хранить и благословлять ее память… и прославится имя ее меньше, чем имя одной только Матери Божьей.
Так говорили они, но Король с Королевой вернулись назад во дворец и вместе со всеми лордами сели за пир, и долго длился он во всей славе, пока не прошла добрая доля ночи и все не поспешили в постель.
Глава XXXVI. О Вальтере и Деве во дни их королевства
Долго шел пир, но потом по королевской воле прислужницы проводили Деву в опочивальню. Тут Король встретил ее, взял за плечи и поцеловал, а после молвил:
– Не устала ли ты, любимая? Не утомляет ли тебя город, эти толпы… внимательные глаза великих мужей, как утомляют они меня?
Она ответила:
– Где же теперь этот город? Сейчас мы с тобой словно в глуши… вдвоем, ты и я.
Он пылко глянул на Деву, и она залилась темным румянцем, только в глазах светился ласковый свет.
Трепетным и ласковым голосом он спросил:
– Разве здесь не лучше, чем в глуши, хотя бы в одном? Ведь страх сгинул, правда?
Тут темный румянец оставил щеки Девы, и она поглядела на Вальтера с особою лаской, ответив чистым голосом:
– Да, так и есть, мой любимый.
А после расстегнула пояс, лежавший на чреслах ее, и сняла и подала Вальтеру со словами:
– Вот и знак… девичий пояс, не нужный женщине.
И он принял пояс, а вместе с ним и ее руку и заключил свою Королеву в объятья. А после – в любви, безопасности и надежде – они вспоминали время, когда шли как по лезвию бритвы между ложью, горем и смертью, и тем слаще становилась для них эта память. О многом поведала она ему до рассвета – об ушедших злых днях, о том, как обходилась с нею хозяйка, – пока серый сумрак не вполз через окна, открывая ее красоту. И была она еще более прекрасна, чем даже заподозрить мог тот человек из толпы, который сердцем возлюбил свою Королеву. После же отдали они радости и часть утра.