Хотел крикнуть «назад» — сорвалось. Бросил голову в руки — застонал. А когда открыл глаза, на дороге перед головным танком мотался из стороны в сторону лишь пулеметчик Кондраткин. Размашисто мотался, растопырив руки, словно кого-то ловил или не пускал. И танк, на который шел пулеметчик, тоже будто играл — молчал. Танк — глухая и слепая зверина, а все слышит и видит. Попотешиться решили над потерявшимся человеком. В левой руке Кондраткина — искореженный ручной пулемет, в правой белела банка солдатских консервов — будто гранатой замахнулся. И тут пулеметная очередь из танка вмиг оборвала нелепый поединок. Ровно с досады, сапогом топнул Кондраткин, да так сильно, что и самого назад кинуло. Ударился затылком о пыльный булыжник и выпустил из руки банку. Покатилась та в придорожную траву, без звука покатилась, ненужная...
Дзинькнул комиссаровский выстрел в упор. Так близко подпустил танк, чтоб не задеть Кондраткина...
Это был последний выстрел последнего боя...
* * *
Вернулся Невзоров с водой. Жизнь, смерть ли была в том глотке для раненого — Невзоров не думал.
— Не терзайся, Гриша, обтерпимся, — легко выговорил комиссар, словно и впрямь все перекипело в его ране. Он хватался за пучки ржи, пытаясь глянуть поверх хлебов.
Невзорову казалось, все обойдется — передохнут и двинутся дальше. Но рвалась эта надежда, как только ломалась под руками комиссара пересохшая рожь. Тогда комиссар лез под гимнастерку, нехорошо трогал рану, ненадолго затихал. Его лицо в эту минуту принимало здоровый, хоть и слегка виноватый вид. И, как прежде, своей бородкой Веретов походил на Щорса в кино. Лицо красиво и добро, лишь суровинка в глазах отдавала сизью штыка...
Таким же его Невзоров увидел две недели назад, когда прибыл в батальон после недолгих лейтенантских курсов. Командиром роты был послан «скороспелый» лейтенант. Но через два дня непрерывных боев, в одну из передышек между контратаками комиссар Веретов уже говорил уцелевшим солдатам:
— Товарищи бойцы! Нашим батальонным командиром назначается лейтенант Невзоров, Григорий Никитович... За ним — вперед! Без ослушки чтоб, по присяге. Поняли?!
У самого — вороненый окал в глазах, как сейчас.
...«За ним — вперед!» — эти слова каленой пулей сидели теперь в сердце Невзорова. Ни его батальон, ни сам он с того часу ни шагу не шагнул на запад.
Вчера оставлена еще одна деревня. Какая по счету!.. А как теперь людей посчитать — живых и мертвых, оставленных Невзоровым и по своей и по общей вине?.. Мертвым солдатам и могил не накопали, живых — детишек и стариков, сестер и матерей — под сапог неметчины отдали. Один ли Невзоров виноватый в том, что пол-России в плен сдано. Земля и люди, изувеченные позором, на той половине стонут теперь в один голос. И кажется, сам фронт бежит от этого стона все дальше на восток. Бежит, крадучись, будто жизнь себе украл про запас, и лейтенант Невзоров с полумертвым товарищем. Бежит за фронтом, на суд-ответ бежит и на позор себе...