— Гриша, Григорь Никитыч, — то по-отцовски, то как равный равного окликал комиссар задумавшегося лейтенанта, — а наши ребята все полегли?.. А?.. Не молчи.
Зачем спрашивает?! Сам же все видел. Нет, любил все-таки комиссар лишний раз за нервы дернуть. Вот и сейчас, думалось Невзорову, так и скажет: лейтенантику батальон доверили. Не молокосос Невзоров, самому под четвертый десяток подкатило, но перед комиссаром Беретовым он чувствовал себя мальчишкой.
— Все, значит? Жаль... Молодцы-то какие! Думал до конца войны им износу не будет...
Губы зубов не прикрывают, но вяжет и вяжет свою нуду комиссар, как бывало на привалах в часы затишья:
— Вот если бы твоему батальону, Григорь Никитыч, пополненьице да подмогу хорошую — роту-две танков — не переступить бы эту деревню дьяволу. Нет, не переступить!..
— К Москве да к зиме поближе заманиваем противника, — с откровенной досадой выпалил Невзоров. Сказал то, что не раз слышал: — Так Россия, говорят, всегда выигрывала...
— Зима, она, брат, вашим и нашим могил понароет.
Зачем так сказал Веретов — не совсем понял неопытный еще вояка Невзоров. Комиссар снова полез под гимнастерку. Чует Невзоров, что-то рвануло душу комиссара. Осекся тот, повернул разговор на другое:
— Гриша, а хлеб-то какой земля подняла!
Октябрьское солнце, как нарочно, словно из довоенного лета, выкатилось яркое, молодо заярилось лучами в некошеных хлебах, — смотреть любо.
Комиссар попросил помочь встать. «Может, обойдется, — обрадовался Невзоров, — надо ж идти, пробираться на свободную половину России». Веретов, грузно опершись на плечо лейтенанта, зашарил глазами по полю, по вывернутой наизнанку земле у околицы деревни. Посмотрел на реку, на луг, силясь поймать какую-то примету.
«Боже мой, не по одним окопам и большакам война прет, а через всю землю и небом тоже прет», — со вздохом подумал Веретов, не отводя глаз от деревни за рекой, над которой сиротливо блудили подпаленные с краев облачка с пепельной придымкой затухающего пожарища. «Нам, солдатам, тяжко, а каково теперь Родине?..»
— Гриша, глянь на речушку. Не знаешь ее?..
«Может, обойдется», — вновь ожила надежда у Невзорова.
— Тургеневских певцов эта речушка. Она. Орловским большаком перехвачена. Она! Бывал... Приходилось...
К чему вдруг — не понять, начал, начал разгоряченно, будто книгу читать, о здешних местах рассказывать. Ожил — и просветлело на малую минутку вокруг. Явились и красота и простор! Но тут же опять все отошло в давность — как ничего не бывало. Стоят в обнимку, вольно стоят, а шагнуть некуда... И давнее, о чем слушал Невзоров, и ближнее, что видел теперь, — все смешалось в чудно́е и тяжкое. Не удержал Невзоров комиссара. Осел тот на окровавленную солому и, словно засыпая, сказал: