Бывший разведчик облегнулся на борт повозки. Садиться он не решился, боясь, что силы уйдут прежде времени. Оградин, пожилой и жилистый до синеты в лице солдат, слез с повозки. Его маленько закачало из стороны в сторону. Могутов успел схватить его за шинель, чтоб не упал. Заругался. Тот, скривив невинную улыбку, полез за кисетом. Могутов хорошо еще не знал старого солдата Оградина. Тот был ранен в голову. Вата и бинты заснеженной копешкой громоздились на голове и, казалось, гнули солдата кандальным грузом. Когда унялась кружливость в голове, Оградин свернул цигарку Могутову, себе и другим солдатам, кто просил. Покурили молча, думая всяк о своем.
— По машинам! — как-то легко и шутливо скомандовал Могутов Оградину, сам становясь в оглобли.
— Я, хорош человек, Константин милай, подсоблю тебе, — в тон Могутову сказал Оградин, пристраиваясь к заду повозки, чтоб ловчее толкать ее.
«Сколь же силы живучей в человеке?» — поразился Могутов, вспомнив, как всего с час назад он с Ольгой выносил этого солдата в повозку. В беспамятстве был. Очнулся, когда усадили, и в бреду запросил свою винтовку: «Я с ей от самой Москвы иду. Она, мож, милые люди, жизни стоит... А не так — лучше в окоп меня с ей положите и закопайте...»
Скоро с повозки запросился и сержант Козырев. Голоса он подать не мог — разбита челюсть. Сержант застучал каблуками сапог о борт повозки, руками объяснил, что он хочет. Прошли еще с километр. По ходу слева увидели три обгорелых танка. По ветру от них пластались широченные полосы черного снега. Сажевая гарь, видно, легла тут же, прижатая ветром.
— Невзоровская работа, артиллерийская, — вслух определил Могутов и догадался, что это те самые танки, какие прошли через их окопы и прорвались стороной в тыл роты, под ствол орудия Марчука.
Могутов не стал останавливаться на передышку. Да и никто другой не хотел видеть этих опостылевших всем обугленных чудищ. Но скоро повозка стала. Метрах в семидесяти перед собой Могутов увидел еще один танк. Он стоял мертво, со съехавшей набекрень башней. Из-под танка сошником в небо вскинулась станина пушки. Сама пушка — под гусеницами. Могутов бросил оглобли, пошел посмотреть поближе. Но, заметив растерзанных артиллеристов, вернулся и, ничего не говоря, стал выволакивать повозку на прилесную дорогу. Там, в лесу, сам себе и раненым солдатам-спутникам он пообещал привал...
* * *
Будто ран прибавилось у солдат и потяжелела повозка после увиденной картины. Бывалый вояка Могутов, и он знал, какой мусор оставляет обычно фронт, — трупы, каски, искореженное оружие, могилы, вонючие окопы, обглоданные огнем остовы машин, танков и пушек. Но то, что осталось от смертного поединка артиллерийского расчета с танками, заставило его ниже угнуть голову, чтоб ничего не видеть и скорее уйти с этого страшного места.