— До царя дойдем с тобой, Антон Кондратич! — горел сам и зажигал сына отец. Иногда вечерами он доставал из штанины уцелевшую кредитку с благочестивым ликом царя, разглаживал ее кулаком на столешнице и заговаривал с государем в открытую: — Поможешь мужикам, аль сила твоя, ваше величество, только в бумажке деньговой?..
Антошка с украдчивой усмешкой любовался отцом и пылко мечтал о путешествии в столицу, к царю. Парнишка не успевал записывать все, о чем наговаривал отец за каждый вечер, и жадная детская память чутко хранила до утра настрой и подробности отцовских рассказов. И тогда в школе, притаясь в уголке, Антошка раскрывал книгу и втихомолку дописывал, что не успевал при отце, дописывал, как умел, как диктовала память и воображение.
Поначалу «летопись» отца с сыном велась втайне, с мужицкой хитринкой. Однако вскоре тайна открылась. Учительница Елизавета Петровна на одном из уроков отобрала книгу и чуть было не наказала Антошку. Но вечером того дня сама пришла в избу Востромиловых и с необычной доверчивостью заговорила с отцом.
— Кондрат Тимофеевич, великое дело вы делаете... Но не для царя ваши «сочинения», — возвращая книгу, проговорила учительница, — не царь спаситель и заступник наш... Он слишком хорошо знает, что только нищая Россия щедро кормит царей. А побогатей она — перестанет кормить... Большой царь наших маленьких, астаповских, «царей» в обиду не даст — попомните мое слово: заодно они...
Кондрат слушал и дивился совсем не бабьей рассудительности Елизаветы Петровны. Душа, однако, не давала согласия.
— Кто же тогда окорот даст нашим царям и купцам, а? Кто ж за бедняка вступится? До коли же наш брат, мужик, в собственной Расее, да на родной земле, как на постоялом дворе, проживать будет? — Кондрат беззлобно, тихо задавал себе вопросы. Он покорными глазами глядел на Елизавету Петровну и ненавидел ее. Ненавидел за то, что так просто замутила она его мужицкую мечту — заступиться за своих деревенских. С непривычным испугом пожаловался Кондрат: — Да так ведь Расею загоняют, что лошадь, и снова будут пороть плетьми, как при крепости. Кто же вступится за Русь-правду? Кто? Кто-о?! — сорвался на резкость Кондратов голос.
Елизавета Петровна не знала ответа. Она нежно протянула руку Кондрату и еще раз мечтательно проговорила:
— Великое дело вы задумали с сыном, Кондрат Тимофеевич!.. Как бы один человек порадовался вашей крестьянской летописи, живой истории Большого света. Как бы он благодарил вас...
Тихая и мечтательная речь учительницы помаленьку завораживала Кондрата, и тот не знал, что делать и как понимать ее. Взбросив глаза на добродушное лицо Елизаветы Петровны, Кондрат недоуменно спросил: