Им, как и мне, было очевидно, что я не последую по их пути – брак, званые обеды, благотворительность. Они не представляли меня официально своим братьям и кузенам, и, хотя прежде мной восхищались как любимицей, приносящей удачу, с завершением их детства для меня просто не осталось места в их жизни. Они понимали это интуитивно, их матери знали наверняка, и в конце концов мне не осталось ничего другого, как признать то же самое. Я существовала на некой границе приемлемого, порой отклоняясь от нее в одну сторону, порой – в другую.
Последний год, который Соединенные Штаты провели в состоянии войны, я почти полностью прекратила ночевать дома и проводила ночи у той из подруг, в которую была влюблена на текущей неделе. Миссис Кристиансен, матери Мэри-Лу Кристиансен, пришлось украдкой отвести меня в сторонку и объяснить, что так нельзя, что я злоупотребила гостеприимством и теперь пойдут разговоры.
Мне повезло, что разговоры пошли не о том, чем я на самом деле занималась, однако их хватило, чтобы привести Дэйзи ко мне домой в марте, после ее дебюта. Она подъехала к моим дверям на своем белом родстере – маленьком, белом и двухместном, с ослепительной и нервной улыбкой и предложением подвезти меня до школы.
– Я просто подумала, что давно не видела твое милое личико, – объяснила она, крепко сжимая в руках коричневый бумажный пакет. – Смотри, я и завтрак нам прихватила!
И вправду прихватила – из булочной, расположенной далеко от района, где мы обе жили. Ее обычно блестящие темные волосы выглядели сальными, платье было измятым и слегка запачканным. Она где-то провела всю ночь – все приметы были достаточно знакомы мне, чтобы я и встревожилась, и исполнилась любопытством.
Ради спокойствия судьи Бейкера, который с равнодушным видом следил за нами в окно, мы направились в сторону школы, но, не доезжая до нее, свернули на север. Едва дом скрылся из виду, Дэйзи закурила, держа сигарету двумя длинными пальцами, и с небрежным видом выпустила дым, продолжая рулить. Не дождавшись от нее предложения, я взяла сигарету сама и прикурила от серебряной зажигалки-сердечка. Забытый пакет из булочной валялся у нас под ногами, но исходящий от него запах сахара и малинового джема смешивался с ароматом сушеных розовых лепестков в бледно-розовых сигаретах Дэйзи.
Некоторое время мы ехали вдоль реки, затем свернули в лес напротив острова Твелв-Майл. В Луисвилле продолжался март. Облака зависли низко над головами, как приспущенные паруса, и я уже жалела, что не надела жакет потеплее, прежде чем позволила Дэйзи умыкнуть меня.