Гриша
закашлялся.
То, что
поведал
Андреев,
представилось
в виде
ноздреватого,
сильно
протухшего
куска сыра
промышленной
величины.
Килограмм сто
не меньше – с
неизвестными
лакунами,
многочисленными
эпицентрами
гниения и вкраплением
инородных,
совершенно
несъедобных
субстанций:
– На
что?
– Не
буду вас
обманывать.
Фактически
это самоубийство,
– как правило,
после этих
слов бункер переполняла
тишина.
Сейчас этой
тишины нависло
больше, чем
обычно.
– Хранилище
контролируют
лучше, чем
Елизавету
Вторую. Профессионалу
там делать
нечего –
мышеловка
открывается
в одну
сторону. Вы
не сможете
вынести
дневники. Не
сможете рассказать
об их
содержимом. В
лучшем
случае здание
будет
блокировано спустя
15 минут после
взлома.
Вероятность
того, что
наши специалисты
обойдут все
маячки
нулевая. Сигнал
пойдет на
пульт SAS–22[25].
Эффекта
внезапности
вам хватит на
полчаса.
Потом машина 22–ого
полка
заработает
на полную. Максимум
на что рассчитывайте
– схватить первую
попавшуюся рукопись
и
попробовать
уйти
напролом. В Оксфорде
будут наши
связные и
консультанты
по системам
безопасности.
Если чудо
случится, и
вы вырветесь,
передавайте
материалы и
разбегайтесь.
Кутялкин
с ужасом
посмотрел на
Павлова,
надеясь он
понимает, о
чем говорит
его шеф. Лицо
Гены оставалось
непроницаемым,
но глаза
бегали из
стороны в
сторону.
Кутялкин
узнал у
помощника
симптомы
редкого заболевания
под
названием
«нистагм» –
выращивание
детей быстро
формирует
способность
к диагностированию
всего и вся:
– Олег
Семенович, я
ровным
счетом
ничего не понимаю.
ОСА
нахмурился,
упер взгляд в
стол:
– Некогда
сейчас
давать
пошаговую
картину.
Детали вам
расскажут по
дороге в
Лондон.
– В
Лондон? –
закашлялся
Гриша. – Но я же
не…
– Когда
вы вошли
сюда, вы
теоретически
согласились
лечь хоть под
гильотину. У
вас в
ближайшей
перспективе
всего лишь Лондон.
Продолжим. В
хранилище наверняка
имеются видеокамеры.
Если вы
будете
щелкать
мыльницей
страницы
рукописей и
отправлять
по скайпу, я
не дам за
вашу жизнь и ломанного
сольдо. 5–10
страниц –
максимум что
вы успеете.
Вас
предпочтут
уничтожить,
но не делить в
преддверии
катастроф правду
о прошлом.
– Что
же это за
скандальная
правда, о
которой вы
уже третий
раз
намекаете?
– У
нас есть
основания
полагать, что
по деталям
некоторых
дневников
косвенно можно
понять
принципы
фальсификации
многих событий
в мире,
которые
происходили
на перепутье,
в самом
центре нашей
с вами
истории.
– Перепутье
это…?
– Я
же говорил 15–17 века,
когда
формировались
ощущения
истории, политики,
глобальной
реальности.
Учитывая
плотность
исторических
событий,
сейчас мы
подошли к
концу времен.