Итак, подытожила Люсия, был ли смысл все это тянуть, как она тянула с Даниэлло? «Тогда я ясно поняла, что наши отношения столь же безнадежны, только на этот раз по другой причине. Они могут закончиться лишь какой-нибудь ужасной трагедией, но не для меня, а для него. Теперь я знала или думала, что знала, что недостаточно люблю Фрэнка. Отсюда и постоянные размышления, а по сути, мучения. Все дурно складывается сейчас, а насколько хуже будет потом, особенно если начнется борьба с ее разнообразными этапами на глазах у всех при бракоразводном процессе!» Что ей следовало делать: выйти замуж и терпеть неприятности, пока ее физическое влечение не будет удовлетворено, или уйти сразу?
«В конце концов я решила – как легко догадаться, мне понадобилось на это время, – что я слишком люблю Фрэнка, чтобы выходить за него замуж только ради физической любви. Еще хуже, что, будучи в браке, он с его доселе непоколебимым консерватизмом тяжело примет то, что в конечном счете произойдет. Надо ли подвергать его такому испытанию? Кроме того, размышляла я, – (цитирую буквально), – есть ведь и иные способы удовлетворения моего желания. Это, конечно, мой первый настоящий опыт. Но должны же быть и другие».
Рассуждая таким образом, Люсия, по ее словам, еще раз попыталась заставить Фрэнка принять ее такой, какая она есть, со всеми ее слабостями, и тогда она осталась бы, смогла остаться. Но нет, характер, который он демонстрировал здесь, в Канаде, оказался слишком суровым. Он должен подчиняться обычаям и не отступать от условностей. Тогда она поняла, что выход у нее лишь один – бежать, как ради него, так и ради себя. Она попыталась объяснить ему это в письме, которое писала всю ночь до отъезда. Но время показало, что пользы оно не принесло.
Впрочем, когда Люсия покинула Канаду – а она действительно убежала, – на корабле у нее было много времени для сожалений, но и много времени и возможностей, чтобы забыться так, как, по ее словам, она предполагала. Но она не сделала ни того ни другого, однако гордилась, что приняла решение уехать. Все же, уехав, она так мучилась, что никакие другие чувства были невозможны. Никто ее по-настоящему не интересовал, померкли даже воспоминания о Даниэле. Все время, гуляя по палубе и глядя на серое море, она чувствовала то же самое, что почти десять лет назад, когда смотрела вниз, во двор, после смерти отца. Ей слышался звон разбитого стекла. Что-то было потеряно. Любовь, не только ценная сама по себе, но, возможно, сделавшая бы ее жизнь совсем другой, если бы ей удалось ее сохранить.