Он знал с детства труд землепашца, труд в поте лица от зари до зари, познал цену хлебу, любил степь трудной, верной любовью, но первое, так сказать, теоретическое обоснование, первое философское обобщение относительно родной степи, о ценности и богатстве ее он вычитал в хорошей старой книжке. Оттуда же он узнал, что давным-давно, в незапамятные, теперь уже почти сказочные времена, на Кубань приезжал знаменитый почвовед Василий Васильевич Докучаев, учение которого он затем досконально освоил в институте и прекрасно помнил, многие строки из его научных трудов.
Павел Пантелеймонович шагал среди колосящейся пшеницы — от участка к участку, от поля к полю, вдыхал знойный степной воздух, медово веющий над землей, слушал и высокую трель жаворонка, и работу тракторных моторов. И вдруг до реальности зримо представил и самого Докучаева, и весь его давний путь, проделанный в августе 1878 года по бурьянной кубанской степи. В памяти всплыли целые куски из книги гениального почвоведа «Южные окраины Черноземной России: «Мне лично удалось пересечь поперек (около 300 верст с запада на восток) почти всю землю черноморских казаков, начиная от Тамани и кончая станицей Кавказской… Как известно, почтовый тракт пролегает здесь по наиболее высокой местности, вдоль правого берега Кубани, по водоразделу между ней и рядом речонок, направляющихся отсюда на северо-запад к Азовскому морю и оканчивающихся там большей частью глухими лиманами».
И Павел Пантелеймонович в который раз воочию представил себе весь колоссальный, неимоверный труди подвиг, совершенный одним удивительным русским человеком — Василием Васильевичем Докучаевым, труд, который под силу разве что большому коллективу! Образ Докучаева, его незабвенные труды, его лихорадочная, поспешная жизнь, будто он боялся не успеть завершить задуманное, скромный, но оттого не менее великий научный подвиг ученого непременно давали ему новый прилив творческих сил, всегда вдохновляли, восхищали, делали собственную его жизнь, работу и борьбу более целенаправленной, а душу — мужественной…
Пшеничные колосья, подобно крепышам-карапузам, каждый своим тугим и плотным тельцем тянулись к его рукам, и он, поглаживая их на ходу по головкам, огляделся вокруг, «Ишь ты! Заливается как!» — вслух подумалось Павлу Пантелеймоновичу. Прикрыв глаза ладонью, он тщетно пытался высмотреть в бездонной сини незримого небесного певуна.
В РОДНЫХ СТЕНАХ
Павел Пантелеймонович никак не ожидал, что день его семидесятилетия будет отмечаться столь широко и торжественно. Приехали из Ивановской братья Петр и Василий. Гости из Москвы, Ленинграда, из Киева, из многих областей и республик. Многочисленные телеграммы, поздравления по телефону из многих городов страны от ученых, колхозников, от незнакомых людей. Он так переволновался в тот день, что не смог досидеть до конца торжественного заседания. И когда исполнивший текст поздравительной песенки артист склонился с эстрады, чтобы вручить юбиляру на память слова, он не увидел Лукьяненко ни в первом, ни во втором ряду.