Что с душой? (Катканов) - страница 100

Представьте себе, что вы молили, молили о прощении своего любимого грешника и наконец ему это прощение вымолили. И вот вы его встречаете, а он совсем другой, не тот, которого вы знали. Вместе с греховными наклонностями исчезло множество индивидуальных черт, которые составляли уникальность, неповторимость его личности. Перед вами незнакомый, чужой человек. Вы, может быть, заплачете: «Нельзя, что ли было греховность убрать, а индивидуальность оставить?» Да как же это сделать в том случае, когда вся индивидуальность целиком базируется на греховности?

Так что же означает сохранение зазора между личностью и грехом? Примерно то, о чем говорил апостол Павел: «Что ненавижу, то и люблю». Человека со страшной силой влечет ко греху, то есть он любит грех, но если он одновременно с этим и ненавидит грех, понимает, что он его убивает, тогда ещё есть надежда. Если человек вопит: «Это не я, Господи, это моя болезнь, по слабости своей я делаю то, чего делать не хочу, я искренне считаю губительным и неправильным то, что я делаю», значит между личностью и её страстью сохраняется зазор. Если стремление к Богу и стремление ко греху лежат рядом в душе человека, значит Бог может провести между ними скальпелем. Если же стремление ко греху составляет уже самую сущность человека, то скальпель не поможет.

Однажды нашему знаменитому поэту предложили поехать в хороший санаторий и пройти курс лечения от алкоголизма, а он ответил: «Я, Николай Михайлович Рубцов, возможность трезвой жизни отрицаю». И тут уж было ни чего не поделать. Можно было простить поэту его пьяные выходки, но нельзя было вложить в него желание трезвой жизни. Боюсь, что Николай Михайлович и до сих пор пьян.

Свт Григорий Богослов писал о вероятности спасения грешников из ада: «Может быть, они будут там крещены огнем – этим последним крещением, самым трудным и продолжительным, которое поедает вещество, как сено, и потребляет легковесность всякого греха». Вполне готов сказать вместе со святителем Григорием: «Может быть». Весь вопрос лишь в том, останется ли от личности хоть что-нибудь, когда Господь испепелит её грехи? Или только горстка пепла?

Мы, похоже, несколько упрощенно понимаем суть дела, если полагаем, что прожарившись хорошенько в вечном огне, человек всё поймет и устремится душой к Богу. Иной человек, положим, и сейчас, не дожидаясь вечного огня, вполне понимает губительность своих греховных наклонностей, но не похоже, что это его сильно меняет. Мало воскликнуть: «Господи, я всё понял, избавь меня от этих мук». Надо полностью измениться, надо приобрести очень сильные желания, прямо противоположные тем, которые имел раньше, надо искренне полюбить то, что всю жизнь презирал. Тогда вечные муки сами собой прекратятся. Но не раньше. А возможна ли такая метаморфоза в аду? Может быть, и возможна, откуда я знаю. Но только надо понимать, что речь идет именно об этом.