…И тем не менее, чтобы перенести полученную информацию о том как эту редьку выращивают и рецепты маринадов на овечью шкуру посредством загадочных знаков, пришлось выходить за территорию поселка. Допустить неизвестного колдовства в пределах вверенной ему территории, староста никак не мог позволить. В драку правда не лез, но смотрел столь жалостливо, что даже отбивал всякую охоту драться.
За крохотную золотую чешуйку-монетку, и старый, уже изрядно сточенный нож, я сторговал целый мешок этой редьки, (больше кстати почему-то цветом и формой напоминавшую морковь-переростка), а заодно уж и мешок семенного гороха, потому что по словам старосты «…ентот зеленый-та, не взойдет». И, уж коли пошла такая пьянка, закупил понемногу всяких семян, благо, как я заметил, дело с подготовкой семенного фонда тут было отлажено отлично. То ли Храм научил, то ли сами догадались проводить селекцию, откладывая на посев наиболее крупные и здоровые семена культур. И так я разошелся, что старосте даже удалось впарить мне парочку саженцев той самой «уксусной сливы», без которой толком редьку было не замариновать. И только на обратном пути у меня вдруг появились сомнения, что мне удастся довезти их через море живьем.
В качестве подтверждения высокого уровня сервиса, все купленное мне еще и донесли до корабля. И судя по лицам старосты и сопровождающего его мальчишки, видно было, что меня тут изрядно надули, получив огромный барыш. …А может радовались, что я не забрал все это силой.
Собственно на этом наше пребывание в поселке себя исчерпало. Так что пообедав на твердой земле, мы отчалили из этого городишки, даже названия которого, так и не отложилось в моей памяти.
— …Да подумаешь… — Ответил я. — Не столь великая плата, а люди порадовались!
— Ты бы мог просто сказать мне. — Почтительно, но с крайне недовольной физиономией, заметил на это Фаршаад. — И получил бы все что хочешь не платя ничего.
— Но ведь я и так это получил? — Деланно удивился я.
Поскольку дул попутный ветер, и весельная смена была не моя, — я, пользуясь возможностью, сразу после отплытия, отправился досыпать в каюту.
Разбудили меня только ближе к вечеру, поскольку настала моя очередь браться за весло. Пока я греб, Форшаад не осмеливался подойти ко мне, видать понимая, что говорить под руку работающему человеку, это не дело, но его задумчиво-недовольные взгляды, я тем не менее на себе ловил.
(Его самого и его ребят к веслам не подпускали. Ибо — чужие. А вот Тууивоасик с момента выхода из Аоэрооэо вовсю осваивал ремесло гребца, давая повод остальным беззлобно поиздеваться над его содранными в кровь ладонями и скручивающимися от судорог мышцами. Впрочем, он воспринимал это нормально — такие издевки лишний раз подчеркивали его новый статус «свой». Какому мальчишке подобное не понравится?).