Никто из нас не мог предположить, что именно Томка Швабрина, окончив совершенно не престижный в своё время Всесоюзный заочный юридический институт, неожиданно сделает самую блестящую карьеру из всех ребят нашего класса.
Вообще для меня удивительно, почему несмотря на исключение из комсомола, на неприязнь ко мне со стороны многих учителей, на классную, на эти дурацкие «чистки» ногтей и распарывание юбок, на конфликт с Оленевой и несчастливый брак с Никитиным, я до сих пор считаю своим родным именно этот «наш класс», а не тот, в котором я безбедно и бесконфликтно проучилась следующие два года. Там до меня никто не «доскребывался», никто нас не обзывал дураками, а химия и биология были профилирующими предметами. И тем не менее… И когда я слышу слово «школа», я вспоминаю то самое здание – типовую четырёхэтажку с двумя пристройками с огромными окнами – спортзалом и столовой, по праздникам превращающуюся в зал для торжеств. Туда я бежала апрельским днём на каблучках шоколадно- коричневых югославских туфель. И, кстати, я до сих пор не знаю, что тогда получилось с Иссой Давыдовной. Не то чтобы теперь это меня волнует, но ведь именно этот день был первым в моей жизни, с которого началась какая- то новая волнообразная реакция, длинное и непонятное химическое уравнение моей жизни.
– Как там Берлин, Майя Михална?– Томкин шофёр перехватывает меня в коляске после прохождения таможни.
– Загнивает, – говорю я словами Никитина и вижу в ответ удивленный взгляд. – Вообще- то, если честно, я не знаю, Толик. Я в городе не была. Из окна палаты была видна только дорога. Я по ней приехала и так же быстро уехала. Меня прооперировали уже на второй день. Раз- раз – и готово. Через неделю – в аут.
– Как же мне вас закатить в машину? Коляска поместится только в багажник.
– Так я же могу вставать. Ты мне дай костыль, дверцу открой и поддержи. Всё будет нормально. Запрыгну.
– Запрыгните…Знаю я вас… – ворчит Толя, максимально отодвигая переднее сиденье, но мне понятно, что он доволен, что не будет мороки с креслом. У Томки такая машина, что сзади я спокойно могу даже лежать. Внутри пахнет кожей, деревом, ванилью, звучит тихая музыка. Рай. Ангел этого рая Толя – всегда в белоснежной рубашке и черном галстуке, благоухает примерно так же, как тот дорогой одеколон, который я в самолете купила для Миши.
Я плюхаюсь в салон, Толя берет у меня костыль и без лишних разговоров везёт меня в ресторан. Я рада этому развлечению, к тому же я проголодалась.
– Хотите, проедем по набережным?
– Нет, лучше по Тверской, через Центр.