Что может быть отвратительнее и злее, чем напоминание о несостоявшихся надеждах. Я совершенно не хочу, чтобы мы проехали мимо моего НИИ, в котором в 90- х закрыли мою тему. Я будто слышу свой голос. Он звенит в ушах моего научного руководителя. «Но ведь идея же очень перспективная! И у меня уже есть соответствующие наработки…»
Когда тебе хотят отказать, нормальные предложения превращаются в бубнеж.
«Отсутствие финансирования… Сокращение сотрудников… Для реализации вашей работы нужно импортное оборудование и реактивы…» – В результате мою разработку отдали чьей- то родственнице, которая ее не то, чтобы завалила, она ее даже не начинала. Просто посидела какое- то время на должности, а потом испарилась так же внезапно, как и возникла.
Мы едем по Тверской, и вид прекрасно отреставрированных зданий – бежевых, коричневых, красных, так не похожих на те скучные серые громады моей молодости, даже приводит меня в восхищение. Я с интересом смотрю по сторонам. Город, в котором я прожила двенадцать лет, изменился. Он стал чужим, и поэтому для меня нейтральным. Просто красивым незнакомцем, таким, каким я могу любоваться. А кто это несется сейчас в престижной машине мимо этих девчонок со здоровыми коленками? Чье отражение я вижу через спущенное стекло этой машины, отражающимся в блестящем лаке других машин? Нет, знаете ли, это не я. Я вон только что пронеслась к метро на своих ногах со здоровыми коленками. Или побежала на работу доканчивать затянувшийся опыт. Или в коммуналку (она здесь как раз недалеко), чтобы что- то сделать поесть к возвращению моего нелюбящего меня мужа…
Но вот мы приезжаем в ресторан, Толя вкатывает меня в небольшой шестиугольный зал для почетных гостей (резная мебель, низкие массивные люстры, роскошные цветы в вазах). Я с удовольствием рассматриваю меню и заказываю салат из крабов.
Когда Томка ещё работала секретарем в суде, её на безрыбье выдвинули в депутаты никогда и ничего самостоятельно не решающего районного Совета. Одно слово Совет тогда набивало оскомину, и Томка даже особенно не распространялась о своем депутатстве, чтобы не провоцировать насмешки.
И здание того суда я тоже хорошо помню: старое, обшарпанное, с вонючими тёмными коридорами; в нем я разводилась с Никитиным. Потом из районного совета Томка как- то тихо перешла в городской Совет, потом в областной… Сейчас Тамара Александровна заседает в Федеральном собрании. Не без ее участия и суд теперь находится в новом здании – отлично отстроенном, с гербом на фасаде и флагом, гордо развевающемся над крышей. Томка тоже очень изменилась с тех времён, когда тыкала меня ручкой в спину и просила списать. Удивительно, что физически рано развившаяся Томка, в голове у которой были одни журналы мод, единственная из всех девчонок нашего класса никогда не выходила замуж, и не имеет детей. Томка теперь стала деятельной и серьёзной. Она с удовольствием выговаривает слово «сенатор». Когда я вижу, как она разговаривает с людьми, хотя бы со своими водителями, а их у неё трое на разных машинах, я удивляюсь, насколько она не похожа на ту самую Томку из моего детства. С удовольствием рассказывая о других, она не делится со мной личной жизнью, но как- то обмолвилась, что в журналах мод ей было интереснее всего разглядывать самые дорогие вещи. Те, про которые она думала, что никогда не сможет себе позволить. Я помню, как когда- то она учила меня сдавать молочные бутылки, чтобы иметь двадцать копеек.