Ятвежь новая, которую изрядно пожгли орденцы во время последнего набега, быстро отстраивалась. Только Борута сник немного, не спеша ставить сруб на готовой каменной пивнице. Мирослава сперва не понимала, с чего бы муж так переменился, но вскоре узнала. Дождавшись, когда стихнут основные слухи, в дорогу засобирался Скирмут.
– А чего он, сейчас только? – Спросила Мирослава мужа, когда тот пришел виниться, что не может бросить отца одного на хозяйстве. – Сколько ждал…
– Если бы он сразу уехал, – пояснил Борута хмуро, – то стали бы говорить, что сбежал. А то и вовсе придумали бы, что за Нецкой подался. А так, уехал и уехал. Сама посуди, каково ему по селу ходить, когда каждый пахолок тебе в спину усмехается?
«Ну и кто ему дурак?» – Подумала Мирослава, но говорить ничего не стала. Боруте и правда причиняла боль вся эта история и сыпать соль на свежую рану не хотелось.
– И куда он теперь?
– К Анкаду. Там сейчас каждый человек на счету. И рыцари рядом, есть на ком злость и обиду сорвать.
– А если не вернется?
– Вернется. Плохо ты, Мирося, Скирмута знаешь. Впрочем, откуда тебе бы его знать. Ты когда сюда перебралась, его уже Нецка морочила. Братишек мой, может, и не самый умный, но самый упрямый – это точно. Он не даст себя убить из одной только вредности.
И сколько веры в брата было в этих словах, что у Мирославы защемило сердце. «Наверное,» – подумала она, – «я точно так же стояла бы за Гжесем, что бы там Зоська про него ни говорила». Поэтому, вместо сотен слов, она шагнула вперед, открывая мужу объятия. Уткнувшись носом в полотно Борутиной рубахи, она слушала его дыхание и невольно дышала в ним в такт.
Больше всего на свете ей хотелось сейчас защитить своего любимого, большого и сильного мужа от детских разочарований в любимых людях. Но Мирося не умела волховать, поэтому все, что ей оставалось, молить о милости Творца.
Отъезд Скирмута прошел для Мирославы буднично. Если подумать, она была скорее рада, что все закончилось. Все время, прошедшее после суда, Скирмут ходил, словно в воду опущенный. Сказать чего-нибудь ядовитого ему теперь, видно, не позволяла совесть. Но по взглядам, которыми он то и дело одаривал окружающих, было видно, что радости в его жизни не прибавилось. Разве что вечерами перестал шляться по кустам, просиживая дома.
Однажды Мирослава присмотрелась, что он там мастерит. Оказалось, Скирмут вырезал из дерева игрушки. Да и вообще, казалось, он только сейчас заметил, что в доме появился младенец, его дочь.
В день отъезда Скирмут тепло попрощался с братом, о чем-то долго говорил с отцом, попросил Мирославу не поминать лихом. И только потом подошел к Нетте, стоящей чуть в сторону с ребенком на руках. Они о чем-то долго говорили накануне, но Мирослава не стала прислушиваться. Сегодня же Скирмут слегка приобнял Нетту и негромко спросил.