Это все гормоны. Я просто еще не научился по-настоящему ясно мыслить. Мечусь из крайности в крайность: от самокопания и уничижения до людоедской безжалостности настоящей машины.
– Стеф… – начал было я, но замолчал, не зная, что ему сказать.
Мысли были путаными, противоречивыми, и ни одна из них не делала чести стражу: ни мне прошлому, ни сегодняшнему. Что я собирался произнести? Что корпы и так уже отдали свои души аду и нам их не спасти? Или что все население станции так или иначе заключило договор с демонами? Одни подрядились служить, другие – не вмешиваться. Или, например, про то, что мы не миссионеры, а случайно попавшие сюда беглецы?
Но… Насколько случайно мы здесь оказались? Насколько вообще в жизни любого человека, а уж посвятившего себя служению Господу особенно, могут возникать случайные события? Не согласно ли плану Творца мы оказались здесь? Да, Он старается без необходимости не вмешиваться в жизнь своих детей, именно поэтому, в отличие от могущественных служебных духов, нам дарована свобода воли. Не вмешивается, но помогает, когда избранный путь угоден Ему. Или по меньшей мере испытывает – как мы проявим себя в этих обстоятельствах?
– Мне надо подумать, Стефан, – наконец произнес я. – Хорошенько подумать. Молчи, я не хочу слышать мальчишеского «да чего тут думать, Оли!». Тут есть над чем поразмыслить…
Его лицо, только что возмущенно-решительное, вдруг обмякло. Он кивнул, буркнул «думай», повернулся ко мне спиной и направился к выходу. Остановившись в дверном проеме, он, не оборачиваясь, сказал:
– Если честно, Оли, от этих мыслей у меня уже весь мозг в синяках. Кручу их, кручу, а все без толку. То думаю, что души местных и так уже погублены, а потом про то, что не нам решать, кто будет спасен, а кто проклят. С другой стороны – так ли случайно мы тут оказались?..
Считай, все мои мысли озвучил, стервец! Да и неудивительно, в общем, мы же столько лет одним целым были.
– В общем, я рад, что ты пришел в себя, – закончил страж. – Отдыхай, я зайду позже.
Когда дверная панель поднялась за его спиной, я позволил себе хмыкнуть. Мертвого стража снова оживили и теперь заставляют принять решение! Какая, Господи, ирония – именно от меня зависит, что мы будем делать дальше. Настрой Гриня понятен, мысли Стефа для меня тоже прозрачны. Сам при этом я понятия не имею, что делать дальше.
Поэтому, исповедуя ни разу не подводивший меня в прежней жизни принцип, гласивший, что нет лучшего способа перезапустить мозг, нежели смена вида деятельности, оставшись один, я принялся исследовать свое новое тело. Точнее, нагружать его работой, исследуя чувствительность и скорость отклика.