Русская критика от Карамзина до Белинского (Бестужев-Марлинский, Бестужев) - страница 59

Русская поэзия не чужда и того легкого, игривого языка, который так пленителен в Лафонтене. Он еще тем у нас чувствительнее, что мы для названия многих предметов имеем по два слова, которые употребляются различно, смотря по роду сочинения. Это разнообразие слога придает произведениям нашей поэзии особенные краски, которых французы почти ничем оттенить не могут... Неизъяснимое простодушие Хемницера*, очищенность и легкость Дмитриева*, оригинальность, глубокомыслие, соединенное с простосердечием, и народность рассказа Крылова: вот красоты нашей апологической поэзии[23]. Я приведу пример только из последнего, тем более что он чаще других созидает для себя и предмет басни и рассказ ее.


ОРЕЛ И ПЧЕЛА

Счастлив, кто на чреде трудится знаменитой:
      Ему и то уж силы придает,
Что подвигов его свидетель целый свет.
Но сколь и тот почтен, кто, в низости сокрытый,
  За все труды, за весь потерянный покой
  Ни славою, ни почестьми не льстится
      И мыслью оживлен одной:
      Что к пользе общей он трудится.
Увидя, как Пчела хлопочет вкруг цветка,
Сказал Орел однажды ей с презреньем:
      «Как ты, бедняжка, мне жалка,
  Со всей твоей работой и уменьем!
Вас в улье тысячи всё лето лепят сот;
      Да кто же после разберет
      И отличит твои работы?
      Я, право, не пойму охоты:
Трудиться целый век, и что ж иметь в виду?..
Безвестной умереть со всеми наряду!
      Какая разница меж нами!
  Когда, расширяся шумящими крылами,
      Ношуся я под облаками.
      То всюду рассеваю страх:
Не смеют от земли пернатые подняться,
Не дремлют пастухи при тучных их стадах;
Ни лани быстрые не смеют на полях,
      Меня завидя, показаться».
Пчела ответствует: «Тебе хвала и честь!
Да продлит над тобой Зевес* свои щедроты!
А я, родясь труды для общей пользы несть,
      Не отличать ищу свои работы,
Но утешаюсь тем, на наши смотря соты,
Что в них и моего хоть капля меду есть».

Предмет приведенной мною басни есть одно из самых утешительных и высоких чувствований человеческого сердца. Поэт видел, что изложение сей басни должно быть достойно своего предмета. Он избрал для сего язык благородный, в некоторых местах возвышенный. В самом понятии об орле и пчеле нет ничего комического или забавного; потому что один служит изображением могущества, а другая трудолюбия. Таким образом, всё употреблено, чтобы оставить в душе читателя чувство, располагающее более к задумчивости, нежели к удовольствию. Красоты поэзии разительны. Изображение страха, который наводит орел полетом своим на других животных, верно и живописно. Если бы я привел теперь басни Крылова в другом роде, каковы, например, «Демьянова уха», «Любопытный» и проч., которые сделались народными, если бы я сравнил их с теми, в которых он как живописец рисует современные события, то не знаю, графиня, согласились ли бы вы отдать преимущество Лафонтену перед этим Протеем* апологической поэзии...