– Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?
Я поглядел на «Книгу Добра» под своей ладонью. Переплет холодил пальцы, даже морозил. Правду… Какую версию правды сочтет приемлемой этот суд?
– Клянусь, – ответил я.
Говорил я тихо, но голос разнесся по всему залу. Похоже, мой микрофон включили на полную мощность. Не хотели упустить ни единого слова. А я предпочел бы ни единого слова не говорить, потому что боялся, что один случайный слог может погубить моего отца. Я огляделся. Судья сидел за столом на возвышении. А свидетельская трибуна, где я стоял, располагалась рядом с возвышением для судьи, и оттуда нам обоим было видно весь остальной суд. Прокурор – звали его Шон Пингьюл, королевский адвокат, – человек с тяжелым лицом, сидел и буравил меня взглядом. Келани Адамс смотрела прямо перед собой и даже не мигала. Вид у нее был такой, словно она погрузилась в свои мысли. В свои, прошу отметить. Точно не в мои.
– Можете сесть, – сказал мне судья Андерсон.
– Нет. – Подумав, я добавил: – Спасибо. Я лучше постою.
Судья отвернулся, еле заметно дернув плечом.
Шон Пингьюл поднялся. Я задержал дыхание.
– Сообщите ваше полное имя для протокола, пожа-луйста.
Здесь вроде никакого подвоха. Или все-таки есть? Подумай. Отвечай покороче, Каллум.
– Каллум Райан Макгрегор.
– Вы принадлежите к Освободительному Ополчению?
Келани Адамс вскочила:
– Протестую, ваша честь. Каллум Макгрегор – не подсудимый.
– Это определяет степень доверия к показаниям свидетеля, ваша честь, – возразил Пингьюл.
– Допускаю, – ответил судья.
– Вы принадлежите к Освободительному Ополчению? – повторил Пингьюл свой вопрос.
– Нет, не принадлежу, – ответил я, не дожидаясь, когда он договорит последнее слово.
– Значит, не принадлежите?
– Именно так. Не принадлежу.
– Вы уверены?
– Ваша честь! – Келани снова поднялась.
– Продолжайте, мистер Пингьюл, – распорядился судья.
Я покосился на присяжных. Пингьюл подставил меня, никаких сомнений. Повторив свой вопрос несколько раз, он прозрачно намекнул, что я лгу. Я уже видел, с каким недоверием смотрят на меня присяжные, а ведь мне задали всего один вопрос – положим, тремя разными способами, но все же только один.
– Принадлежит ли ваш отец к Освободительному Ополчению?
Я поглядел туда, где сидел папа. Он смотрел прямо перед собой и словно витал где-то глубоко в прошлом или далеко в будущем.