Только с чужих слов мог говорить об этом и племянник Бетховена Карл, который вдруг заявил, что «Сальери перерезал себе горло, но еще жив», а потом, через два месяца снова сделал запись в разговорной тетради: «Сальери утверждает, будто отравил Моцарта».
Правильно говорят: истина — это событие, подтвержденное двумя соседками…
А что это, кстати, за санитары, присматривавшие за Сальери, которые вовремя спасли его? Они могли бы быть отличными свидетелями. Но прямых свидетельств, исходящих от очевидцев тех событий, нет. Кто-то кому-то рассказывал, что санитары якобы застали Сальери, когда он держал в руках бритву. Он якобы был весь в крови и не мог сказать ничего членораздельного… Но откуда у него могла появиться бритва? Не сам же он брился, находясь в элитной клинике и под присмотром опытных врачей и санитаров? Ответов на эти вопросы нет. Как нет ответа и на вопрос, зачем Сальери, если предположить, что он и в самом деле решил покончить с собой, было выбирать для себя столь ужасный способ ухода из жизни…
* * *
Многих великих людей (например, Шекспира, Рафаэля и Моцарта) приравнивали к сумасшедшим. Даже принято говорить, что гений и сумасшествие — это две крайности одной и той же сущности. Но вот что об этом говорит наука, изучающая и разъясняющая факты человеческого умопомешательства? Конечно, состояние творчества нельзя назвать безумием в том смысле, как оно понимается в применении к пациентам сумасшедших домов, но, вместе с тем, оно не составляет и какого-то особенного процесса.
Публицист Н. В. Шелгунов в своей статье «Болезни чувствующего организма» пишет:
«Состояние восторженности, в котором находится бешенный и сумасшедший, сочиняющий свои стихи, или экстазист в припадке созерцания, составляют только небольшое видоизменение одного и того же процесса. Разница здесь вовсе не в сущности, а только в степени и характере. В минуты творчества поэт и художник находится точно так же в припадке усиленной мозговой и нервной деятельности; в нем возникают тоже галлюцинационные представления, как и в тех случаях, когда подобное возбуждение усиливается в высшей степени, принимает уже болезненный характер, и делает человека безумцем».
Говорят, что Рафаэль писал свои картины в полной прострации, и сам потом удивлялся, что свет находит некоторые из его произведений такими превосходными, потому что, рисуя, он никогда не думал о механизме исполнения, но постоянно имел перед глазами свой идеал.
Моцарт писал:
Если я, например, ночью не могу спать, <…> то во мне мысли набегают целыми потоками. Откуда и как они являются, я не знаю, и я не имею над ними никакой силы. Я слышу тогда музыку совершенно хорошо и ясно, и могу обозреть ее в уме всю сразу, как если бы предо мной стояла прекрасная картина; я слышу в воображении не отдельные, разорванные куски, но полное целое.