Иван Франко в свое время писал: «Исторические документы дают ему [художнику] единичные черты к характеристике времени, бледные контуры людей и событий». А вот дальше должны идти такие понятия, как соотношение истории и псевдоистории, факта и вымысла, художественного вымысла и домысла (неосновательного предположения), и это всегда должно волновать писателя, обращающегося к исторической тематике.
Так вот, вышеназванные писатели специально вводили в свои произведения вымышленные персонажи, и они имели полное право делать с ними, что им вздумается. А вот Пушкин почему-то не сделал этого. В основу своего сюжета он положил слухи (или сплетни, кому как больше нравится) о том, что Сальери из зависти отравил гениального Моцарта. Опровержений этим слухам (сплетням) было множество в тогдашней печати — и в немецкой, и во французской, и в английской.
Но вот читал ли их Пушкин?
Пушкин не предпринял ни малейших усилий, чтобы ознакомиться с установленными биографическими фактами или чтобы представить своих двух персонажей такими, какими они были.
Эрик БЛОМ, английский музыковед
Российский музыковед и переводчик Е. М. Браудо, утверждает:
«Некоторые отзывы Сальери о Моцарте, передаваемые биографами последнего, точно послужили материалом для пушкинской драмы».
А еще есть мнение, что совершенно неважно, читал Пушкин опровержения слухам или не читал. Ему просто понравился сюжет. И тут возникает вопрос: безусловно, настоящий художник всегда создает собственный мир, но имеет ли он при этом право вольно обращаться с историческими фактами? Французский музыкальный критик Франсуа-Анри-Жозеф Блаз, писавший под псевдонимом Кастиль-Блаз (кстати, современник Пушкина) рассказывает такой эпизод. К нему обратился писатель Альфред де Виньи[66] с вопросом: сможет ли он доказать, что Сальери отравил Моцарта. Получив отрицательный ответ, де Виньи прокомментировал это так:
— А жаль, был бы интересный сюжет.
И свою задуманную драму не написал. А вот Александр Сергеевич написал.
Пушкин якобы считал факт отравления Моцарта Сальери если не установленным, то, по крайней мере, психологически вполне вероятным. В заметке о Сальери, датированной 1833 годом, он писал:
«В первое представление «Дон-Жуана», в то время когда весь театр, полный изумленных знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта, раздался свист — все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы — в бешенстве, снедаемый завистью…»
А заканчивается эта заметка такими словами:
«Завистник, который мог освистать «Дон-Жуана», мог отравить его творца».