Мы снова направились к По. Перед Монтебелло австрийцы стояли на захваченных ими холмах. Наши войска не смогли подойти к ним — их артиллерия заставила их отойти. Для овладения этими позициями нам пришлось отправить 24-ю и 43-ю полубригады. Генералу Ланну, в конце концов, удалось отогнать их назад к Монтебелло, и он всю ночь преследовал их. На следующее утро он попрощался с ними, а наша полубригада заняла высоты, которые очень дорого обошлись нам, потому что их было вдвое больше, чем нас. Следующим утром мы отправились вслед за огромным авангардом, и мы расположились примерно в полулье от Монтебелло, на широкой равнине, где выращивали шелковицы. Там нам было приказано составить наши ружья.
Мы как раз лакомились спелыми плодами, которыми изобильно были покрыты деревья, как вдруг в одиннадцать часов раздался шум канонады. Мы думали, что это происходит очень далеко, но мы ошиблись, шум приближался. Пришел адъютант с приказом ускорить шаг. Генерал был атакован со всех сторон. «К оружию! — крикнул наш полковник, — вперед, мой храбрый полк! Настал час показать себя!» И мы ответили: «Ура нашему полковнику и всем нашим храбрым офицерам!» Наш капитан с его ста семьюдесятью четырьмя гренадерами сказал: «Я отвечаю за свою роту, и я возглавлю ее». Мы построились повзводно, зарядили наши ружья по ходу марша, и здесь я вложил первый патрон в свое ружье. Я осенил его крестным знамением, и это принесло мне удачу. Мы приблизились к Монтебелло, где увидели много раненых солдат, а затем пошли в бой, который продолжался до конца дня.
В силу своего роста я стоял в третьей шеренге первого взвода. Когда мы выходили из Монтебелло, пушка дала по нам залп картечи, которая никому не причинила никакого вреда. При звуке выстрела я наклонил голову, но мой сержант-майор шлепнул меня по ранцу своей саблей и сказал: «Ты не должен опускать голову». «Не буду», — ответил я.
После первого залпа капитан Мерле воскликнул: «Вправо и влево в окопы!», чтобы не допустить, чтобы мы попали под еще один залп. Поскольку я не слышал команды капитана, я остался совершенно открытым. Я пробежал мимо наших барабанщиков, добежал до пушки и напал на артиллеристов. Они снова заряжали пушку и не заметили меня. Я заколол штыком всех пятерых, а потом вскочил на пушку, и мой капитан обнял меня, когда он проходил мимо. Он сказал мне охранять взятые мной мои пушки, а наши батальоны бросились на врага. Это была кровавая штыковая бойня со стрельбой. Люди нашей полубригады сражались словно львы.
Я недолго оставался в этом положении. Подскакавший галопом генерал Бертье спросил меня: «Что вы здесь делаете?» — «Генерал, вы видите, что я делаю. Это мои пушки, я сам захватил их». — «Хотите чего-нибудь поесть?» — «Да, генерал». (Он слегка гнусавил.) Затем он повернулся к своему конюху и сказал: «Дайте ему хлеба». И, вытащив небольшую зеленую записную книжку, он спросил меня, как меня зовут. «Жан-Рох Куанье». — «Ваша полубригада?» — «Девяносто шестая». — «Ваш батальон?» — «Первый». — «Ваша рота?» — «Первая». — «Ваш капитан?» — «Мерле». — «Скажите вашему капитану, чтобы он в десять часов привел вас к Консулу. Идите и найдите его, оставьте эти пушки».