Затем он галопом унесся, а я, в восторге, со всех ног помчался к своей роте, которая повернула на дорогу справа. Эта дорога была несколько заглублена, по обеим ее сторонам стояли живые изгороди, за которыми было множество австрийских гренадеров. Наши гренадеры били их штыками. Те были полностью рассеяны. Я подошел к капитану и сказал ему, что мое имя было записано. «Это хорошо, — ответил он. — А теперь лезь через эту дыру, чтобы мы смогли догнать роту, они слишком быстро идут и рискуют быть отрезанными. Следуй за мной». Мы полезли в пролом. В ста шагах, на другой стороне дороги, была большая дикая груша, а за ней венгерский гренадер, который ждал, пока мой капитан приблизится к нему, чтобы выстрелить в него. Но тот заметил его и крикнул мне: «Огонь, гренадер!» Поскольку я оказался позади венгра и стрелял в него лишь с десяти шагов, он был убит. Мой капитан обнял меня. «Будьте со мной во время боя, — сказал он. — Вы спасли мне жизнь». И мы поспешили, чтобы догнать роту, которая прошла уже очень далеко.
Тут с другой стороны появился сержант. Его окружили три гренадера. Я кинулся ему на помощь. Они держали его и призывали меня сдаться. Я направил на них ружье левой рукой, а правой, качнув его, я вонзил штык сначала в первого, а затем и во второго гренадера. Третий был повержен наземь сержантом, который ухватив его за голову, швырнул к своим ногам. Капитан закончил работу. Сержант вернул себе обратно свой пояс и часы, и в свою очередь обшарил карманы этих трех австрийцев. Мы оставили его, чтобы дать ему возможность прийти в себя и привести в порядок свою одежду, чтобы поскорее вернуться к роте, которая вышла на поле, где капитан вновь принял командование и воссоединил ее с быстро шагавшим вперед батальоном.
Нам много хлопот доставляли триста солдат, которые сдались нам на дороге. Некоторых мы отдали «гусарам смерти,» которым пришлось бежать, поскольку утром они были полностью разгромлены, и их осталось только двести человек из тысячи. Мы бы взяли больше пленных, но мы не знали, что с ними делать. Никто не хотел брать на себя ответственность, и поэтому они шли без конвойных. Они были разбиты полностью. Они перестали стрелять в нас и как кролики кинулись наутек, особенно кавалерия, что вызвало панику во всей пехоте. Консул подоспел вовремя, чтобы убедиться, что битва выиграна, а генерал Ланн был весь в крови (он выглядел ужасно), потому что он постоянно находился в гуще битвы, и именно он провел последнюю атаку. Если бы у нас было два полка кавалерии, мы бы взяли в плен всю их пехоту.