Нередки также люди, привязанности которых очень ограниченны и которые постоянно извлекают пользу из других или для себя самих, или для своей семьи.
Реже встречаются настоящие злые люди, любящие только себя самих и делающие одно зло вокруг себя.
Несмотря на такое различие в развитии общественного инстинкта, всем людям приходится жить вместе.
Если бы была возможность знать внутренние побуждения людей, можно было бы руководствоваться ими для классифицирования их поступков. К нравственным поступкам относили бы [поступки], внушенные любовью к ближнему, а к безнравственным – вызванные эгоистическими мотивами. Но внутренние побуждения только в редких случаях могут быть точно определены. Гораздо чаще они кроются так глубоко в душе, что иногда сам человек неспособен отдать себе отчета в них. Почти всегда находит он возможность согласовать свои поступки с голосом совести и оправдать приносимое ближнему зло. Исключительные же натуры имеют, наоборот, такую утонченную совесть, что терзаются даже тогда, когда делают одно добро вокруг себя. В обыденной жизни поступкам противника обыкновенно приписывают дурные намерения. Это облегчает критику и позволяет высказать суждение относительно поведения людей, что удовлетворяет врожденной потребности многих людей злословить о ближнем.
Этот способ весьма распространен среди журналистов и политиков, но должен быть вполне исключен из серьезного изучения нравственных вопросов.
Поэтому намерения и совесть, как ускользающие от нас элементы, не могут служить для оценки людского поведения. Для этого приходится обратиться к результатам поступков. Между тем легко убедиться в том, что добро часто идет вразрез с интересами общества. Очень часто добрый человек приносит больше зла, чем добра.
Шопенгауэр давно уже высказал [мысль], что нравственность, исключительно подчиняющаяся чувству, есть не что иное, как карикатура на настоящую нравственность.
Влекомый потребностью к альтруизму, человек необдуманно рассыпает свои щедроты, и это приводит только ко злу как для ближних, так и для него самого.
В «Тимоне Афинском» Шекспир изобразил прекрасного человека, рожденного, по его словам, «для благотворительности», раздающего свое имущество направо и налево и создающего вокруг себя толпу паразитов. В конце концов он разоряется и становится неизлечимым мизантропом.
По этому поводу Шекспир говорит устами Флавия: «Какая странная судьба, что мы всего более грешим именно тогда, когда слишком благодетельствуем другим!»
Поход против вивисекции внушен подобной же нравственностью, основанной исключительно на чувстве. Результат этого – бессознательное распространение одного зла.