Сначала предполагалось, что новость должна быть ограничена научными кругами и не предаваться огласке, но, как обычно бывает с подобными новостями, вскоре она просочилась вовне и стала известна и без того сильно напуганному миру. Бизнес был приостановлен. Вечером девятнадцатого и утром двадцатого произошли самые поразительные картины, когда-либо наблюдавшиеся цивилизованными людьми. О сне не было и мысли. Даже необходимость есть и пить была забыта. Церкви, редакции газет и учебные центры были заполнены и окружены охваченными страхом толпами, жадно хватающимися за самые дикие и невероятные слухи.
Ранним утром двадцатого числа Французская академия поспешно собралась по указанию своего президента. Когда ученые заняли свои места, их лица казались осунувшимися и изможденными, но на них не было никаких признаков страха. Эти люди, которые лучше, чем толпа снаружи, осознавали реальную природу опасности, тем не менее были спокойны и сосредоточены. Доктор Бове медленно поднялся, чтобы обратиться к собравшимся. Его лицо было бледным, а вокруг глаз залегли глубокие круги, но его спокойствие и уверенность в себе были идеальными. Никогда еще он не казался более достойным того высокого положения, которое занимал.
– Джентльмены, – начал он, – на этой, возможно, нашей последней встрече я хочу выразить только одно чувство – сожаление. Я не выполнил свой долг, и вина в этом исключительно моя. Единственный человек, способный предсказать надвигающуюся катастрофу, был слишком великим гением, чтобы мы могли его понять. Мне остается сделать только одно – возместить все, что в моих силах, человеку, которого я так сильно ранил. Я иду, джентльмены, встать на сторону Альфонса Монтескье, величайшего математического гения в мире и славы французской расы. Те, кто желает, могут следовать за мной.
Профессор Монтескье отнесся к своему заключению вполне философски, поскольку в учреждении ему была предоставлена полная свобода, и он был уверен, что через несколько месяцев его предсказание полностью подтвердится. Жан Бурже был постоянным спутником профессора во время ухода последнего на пенсию, и они вдвоем провели много приятных часов, совершенствуя новую математику и наблюдая за приближением Новой Кассиопеи после того, как она стала видимой. Более того, профессор следил за развитием событий по колонкам ежедневной прессы, и хотя он, естественно, испытывал сострадание к панике, вызванной приближающимся столкновением, он, тем не менее, был чрезвычайно заинтересован в результатах, которые это столкновение произведет. Это чувство приятного ожидания приближения надвигающейся катастрофы свойственно только подлинному человеку науки и было бы совершенно непонятно человеку мирскому. Профессор с радостью отдал бы свою жизнь или сделал что-нибудь еще, что было в его силах, чтобы предотвратить столкновение и спасти человечество, но поскольку он больше ничего не мог сделать, и поскольку катастрофа произошла не по его вине, он испытывал живое профессиональное любопытство к предстоящему событию.